Иного мнения придерживаются те, кто считает, что подобные сцены требовались для смещения сил в гендерном балансе. Иными словами, подстрекательство было для женщин способом, пусть и частичного, но участия в мужском деле кровной мести, из которого обычно они были исключены[390]. Третья группа исследователей считает, что в реальной жизни женщины имели минимальную степень влияния на мужчин. С их точки зрения, ритуальный плач и причитания – это только формальный литературный прием, при помощи которого авторы, склонные к известной степени мизогинии, пытаются убедить читателя в том, что мужчины – лишь проводники воли женщин, на которых и должна быть возложенв вина за реализацию планов кровной мести[391]. Эта версия может считаться верной лишь отчасти. Например, довольно сложно объяснить странное решение короля Олава I Трюггвасона, принятое им во время битвы при Свёльде – имея 11 судов, он выступает против врага, у которого 70 кораблей – исключительно по науськиваниям его жены Тиры.

Скорее всего, авторы саг могли иметь различные мнения о событиях, описываемых ими. Вероятно, некоторые из них были свидетелями того, как женщины разжигают пламя вражды, настойчиво подстрекая своих родственников к мести. Другой вопрос – согласились бы читатели с тем, что у мужчин в такой ситуации не оставалось другого выбора, кроме как беспрекословно подчиниться? Неужели король Олав не мог придумать лучшего развития событий, чем отправить свое войско на верную гибель и умереть самому только потому, что его жена ставила под сомнение его мужественность? Едва ли. В реальности подстрекательство со стороны женщин могло быть одним из факторов, влиявших на решения мужчин, но они были вполне способны принимать их самостоятельно, без чьих бы то ни было подсказок. Кроме того, большинство из них не производят впечатление людей, готовых сломя голову ринуться в драку или сражение при любом удобном поводе. Так что эта тема вряд ли может целиком уместиться в примитивную и однобокую модель, согласно которой женщины подстрекают мужчин к насилию. Тем более что мы знаем не один пример того, как женщины останавливали своих мужей от необдуманных шагов (см. главу 3) и способствовали разрешению конфликтов мирным путем[392].

Кроме того, мы должны помнить о том, что женщины, о которых шла речь выше, являются вымышленными персонажами. Одни авторы потворствуют ожиданиям читателя, а другие сознательно их разрушают, как это происходит в сцене из «Саги о названых братьях», о которой мы подробнее поговорим чуть ниже. Женщина по имени Сигрфльод подстрекает малознакомых мужчин убить других двоих, причем речи о кровной мести тоже не идет, но чтобы добиться своего она использует тот же прием – обвиняет их в недостатке мужественности. Кроме того, если помнить о том, что это художественный вымысел, такого рода сцены вполне можно воспринимать вне исторического и культурного контекста. Возможно, что и сами авторы могли сталкивать персонажей с разными характерами лишь для того, чтобы продемонстрировать скрытые импульсы, которые руководят их поступками. Последователи Фрейда назвали бы такие сцена иллюстрацией того, как взаимодействуют «ид» и «эго». В этой модели проводником бессознательного начала выступает женщина, в то время как мужчина олицетворяет собой разум, сопротивляющийся низменным инстинктам[393]. Другими словами, объяснять, почему в сагах женщины подстрекают мужчин к мести, можно по-разному. Этот мотив может опираться на исторические реалии, но как только он оформлен в текст, то становится отражением и скандинавской культуры, и человеческой психики в целом.

Вдовы: повторное замужество и политика

Потеря мужа несла за собой не только горе и необходимость мести, если смерть была насильственной, она была непростым ударом и в чисто практическом отношении. Оставшись без главного кормильца и защитника, семья мгновенно становилась уязвимой для самых разных опасностей извне. Из саг мы узнаем, что процесс объединения разрозненных земель сопровождался большими человеческими потерями. Уделяя первостепенное внимание политике, авторы зачастую выносили за скобки тот факт, что у этих погибших были жены и дети, которые оставались без средств к существованию и должны были отстаивать свое право на наследство перед другими родственниками умершего. В «Сагах об исландцах» некоторые из таких случаев рассматриваются чуть подробнее.

В «Саге об Эгиле» мы встречаем женщину, которая становится вдовой дважды в течение нескольких лет: каждый раз, как только она теряет мужа, ее поспешно принуждают к новому браку. Сигрид, дочь Сигурда, родилась и выросла в конце IX века в городе Саннес на норвежском острове Алста. Это потрясающе красивое место с живописной горной грядой. Рассказчик скуп на детали: мы знаем только то, что Сигрид была единственным ребенком Сигурда, местного богача, и, соответственно, наследницей приличного состояния. Следующее упоминание о Сигурд, как это часто водится в сагах, мы встречаем только в момент, когда ее выдают замуж за Барда. Его отец тоже богат и живет в ста километрах от Саннеса. У Барда был лучший друг по имени Торольв. О них рассказчик говорит так: «Они равны красотой и ростом, силой и всеми достоинствами; и Торольв, и Бард были любимцами конунга [короля Харальда Прекрасноволосого]». Кажется, что их ждет блестящее будущее, но буквально через пару лет после женитьбы на Сигрид Бард оказывается смертельно ранен в бою. Испуская последний вздох, он просит у короля разрешения на то, чтобы все его наследство, включая жену и сына, перешло другу Торольву, которому он доверяет «больше, чем остальным людям»[394]. Король дает согласие, после чего Торольв плывет к дому Барда, чтобы сообщить Сигрид печальную новость. Реакция вдовы была такой:

«Выслушала Сигрид эту весть, и смерть мужа была для нее тяжелой утратой. Но Торольв был ей хорошо знаком и раньше. Она знала, что он – достойнейший человек и что не могло быть лучшего брака, чем с ним. Да к тому же такова была воля конунга. Тогда она решила, и ее друзья поддержали ее в этом решении, дать согласие на брак с Торольвом, если ее отец не будет против. После этого Торольв стал распоряжаться в вотчине Барда и управлять в фюльке как лендрманн конунга»[395].

Хотя рассказчик и вкладывает в уста героини слова скорби, ее согласие на замужество с Торольвом выглядит как хорошо обдуманное прагматичное решение, основанное на здравой оценке своего положения. Так как ее муж погиб на войне, мстить некому. Но какого-то более-менее вдумчивого анализа того, что могла чувствовать вдова по поводу смерти мужа или в отношении своего нового супруга, мы опять не дождемся, равно как и ее размышлений по поводу того, как ей жить дальше. Рассказчик пунктирно обозначает эти события и спешит дальше, а сама Сигрид волнует его лишь как связующее звено или «разменная монета» между двумя мужчинами.