не дослушала. И он умер на глазах у собутыльника, который, возможно, тоже пил – но мало. Тот испугался, стер все отпечатки, приложил руку отца к емкости с водкой, поднял к окну на втором этаже и скинул вниз. Это подтверждает твою картинку – силуэт в окне. У этих двух фактов есть общее – некто, возможно, причастный. Или же этих «некто» – двое. Что более вероятно.

– Нет! Человек все тот же – «лодочник», – упрямо повторила я и с удовлетворением отметила, как по позвоночнику просвистел холодный ветерок.

– Н-да… Сложно с вами, ведьмами, – изрек Сотник, сохраняя серьезное выражение лица. Но выдали глаза, в уголках которых появились веселые морщинки. Несмотря на это, я была уверена, что майор мне поверил.

– Я как-то забыла о той женщине, что жила с отцом. Если он ее выгнал, могла и отомстить. Вы, Михаил Юрьевич, выясняли, кто она?

– С чего ты взяла, что она не сама его бросила?

– Что вы к словам цепляетесь? Какая разница – сама ушла или он выгнал? Не сложилось, вот и обозлилась! Известно о ней хотя бы что-то?

– Баба из Пенкино, местная пропойца. Имеется и брат-уголовник.

– Рука с перстнем! – вспомнила тут же я. – Так, возможно, этот уголовник и убил отца? Из мести за сестру!

– Что за рука? Подробнее…

– Когда я вышла из дома, застав там эту бабу, в кухонном окне мужская рука приподняла и опустила шторку. Сверкнуло кольцо. Я подумала, что в доме кроме нее есть еще кто-то.

– Да, он был в это время в розыске, скрывался у вас. Но отца он не мог убить, к тому времени они с сестрицей уже отбывали сроки за грабеж. И сейчас на зонах, и сидеть еще долго – групповое, да еще с убийством сторожа.

– Отпадают… Жаль! – вырвалось у меня вполне искренне.

– Мне придется еще раз вызвать Фандо. Подозреваю, ты сама хочешь с ним поговорить? Или уже? – Сотник внимательно следил за моей реакцией.

– Нет, мы не виделись, – спокойно ответила я, едва сдержавшись, чтобы не рассказать о визите Тальникова.

– У тебя еще что-то произошло? Дома? Как мама? – закидал он вопросами.

– Все хорошо, маме лучше, Саня в приюте ведомства Югендамт. Похоже, ему там даже нравится. – Я запнулась. В приюте! Как сирота… А я, мать, не могу его забрать к себе!

Как мне хотелось выложить Михаилу все! И получить не осуждение – поддержку. То, что он выслушает, не перебивая, поймет, переживет боль вместе со мной, успокоит словами, не унижая жалостью, я не сомневалась. Останавливало одно – чувство вины. А что я ему дам взамен?

– Вижу, поделиться со мной ты не готова, – грустно заметил Сотник.

– Простите, Михаил Юрьевич. Мне пора. – Я встала из-за стола. – Я позвоню, как только переговорю с Георгом.

Глава 23

Я двинулась в сторону дома, все больше замедляя шаг. Представлялась Тата, набросившаяся на меня с вопросами. А отвечать мне было бы нечего. Ее прощальное «не ври себе» уже не вызывало досады, я признала факт – да, вру. Недоверие и скрытность будущего мужа обижали, но по-другому я никак не могла объяснить себе его молчание. Он боялся мне признаться, что его отец – убийца. Или сам до сих пор бежал от этой мысли. В общем, решила я, Фандо мне не друг. Друг мне Сотник, который, ничуть не сомневаясь, тут же открывает передо мной все карты. Около него надежно и спокойно. А замуж я выхожу за Георга. Как заметила бы Тата, если бы смогла подслушать мои мысли: «Дружбу с главной частью тела не наблюдаю». Попросту – дура ты, Лянка.

Пройдя мимо арки, ведущей в наш двор, я поняла, куда меня несут ноги. Это место мой отец называл «каморкой папы Карло», знали о нем только посвященные, то есть я и он, потому как попасть туда можно лишь одним путем – через квартиру его ныне покойного приятеля Яна Карловича Мазура. Одинокий мужик, сын польского пана из бывших, неведомо как попавший на жительство в закрытый для иностранцев в советские времена город, Мазур занимал весь первый этаж крохотного особняка в глубине двора старого города – комнату площадью метров восемь, с окном в полстены, и угол с плитой и раковиной, отгороженный от общего коридора шаткой фанерной стеной. Крутая лестница на второй, давно нежилой, этаж перегораживала вход в «квартиру», дверь открывалась вовнутрь, упираясь в двухконфорочное чудо середины прошлого столетия. Лестницу для надежности подпирал его величество шкаф с искусной резьбой на дверцах. Но собственно вместилищем одежды он не служил, внутри была оборудована туалетная «комната» с унитазом и рукомойником. Все свои владения Ян Карлович Мазур содержал в идеальной чистоте, я бы даже сказала, стерильной, чем вызывал у меня чувство стыда – в нашей квартире при двух женщинах всегда царил бардак.

Мазур коллекционировал часы и все свое тикающее имущество поместил в утепленный сарай, примыкающий к дому. Это и была «каморка папы Карло». Низкая дверка в довольно просторное помещение располагалась все там же, под лестницей, рядом со шкафом. Рабочий стол, пара высоких кресел и оттоманка являлись частью все того же мебельного гарнитура, что и шкаф, но полки под часы Мазур сделал сам. По документам сарай входил в площадь квартиры, поэтому я, неожиданно для себя получив эти владения по завещанию Яна Карловича в наследство, автоматически стала претенденткой на вполне приличную однушку по расселению. Весь квартал готовили под снос, но пока все как-то застопорилось, давая местным жителям еще немного времени насладиться аурой старого города, близостью набережной, пляжами и соседством с городским садом.

Я шла «к Мазуру», чтобы побыть одной. Возможно, заснуть под знакомые мерные звуки, свернувшись клубком на короткой лежанке. И ни о чем не думать. И ни о ком – закрываясь в каморке, я всегда отключала звук на телефоне.

Ключи от этих владений висели у меня на связке, дубликат имелся только у отца, но после его смерти я на даче их так и не нашла.

В который раз подумав, что отец вполне мог бы жить здесь, а не скрываться в глуши у озера, я открыла дверь