— Возможно, полицейских было много, — ответила я. — Когда больше пяти, даже чемпиону приходится туго.

— Но на их месте я бы все же заковала себя в наручники. И они сразу же спросили меня про этого подонка, а я ничего не знала, не поверила им, вообще не поверила в то, что он убит, думала насмехаются надо мной, и потребовала мне его труп предъявить. Нет, не показали, такие упрямые! Но вообще-то очень симпатичные, позволили позвонить моему адвокату.

— У тебя есть адвокат? — удивилась я.

— Я еще не спятила, позвонила своему бывшенькому, чтобы пришел накормить кошек и выгулять собаку. Менты вроде как немного прибалдели. А Дыська, дочка моя, сейчас в горах, туда роуминг не достает.

А, так вот почему я не могла дозвониться до ее дочери.

— Но в общем, это все, конечно, ужасно, я им в конце концов поверила, что я там была. Ты как считаешь, они правду сказали?

— В каком смысле?

— Ну, что там валялся этот пес трухлявый, мертвый, кем-то зарезанный, какое счастье, что я этого не увидела! Я разыскивала Яцека, своего оператора, опоздала, но надеялась, что он там где-нибудь ждет. Я осмотрелась, потопталась немного, Яцека так и не обнаружила и ушла. А если этот урод где-то валялся, то я по углам не шарила. Ты ведь знаешь, там темно, но Яцек не булавка и он бы не валялся, а где-нибудь сидел, под мебель я не заглядывала. Хорошо, что меня арестовали, я ведь все равно не смогла бы заснуть!

— И где же тебя держали?

— В комнате для допросов, это они так сказали.

— Целые сутки?

— Нет, конечно! Я даже вздремнула у них там на кушетке, а вообще было очень мило. Мы все сидели и пили пиво, половину ставили они, половину я. Они пытались запугать меня, описывая, как выглядел зарезанный, но я не испугалась. А еще на полном серьезе старались меня убедить, что это именно я его прикончила, спятили, должно быть. Ведь я за нож не возьмусь, хоть убей меня! Брезгую кровью, меня бы трясло до конца дней моих. Я им все это высказала, и свое мнение об этой вше поганой тоже. Им даже понравилось, хотя наверняка мне не верили и считали, что я преувеличиваю его подлость! Представляешь? Разве ее можно преувеличить?

— Выходит, ты дала исчерпывающие показания…

Мартуся вдруг замолчала, потом неуверенно спросила:

— Считаешь, это могло бы стать моей эпитафией?

— Полагаю, что для эпитафии твои показания пришлось бы сильно подсократить…

— Тогда, может, знаешь, почему меня выпустили? Правда, запретили покидать Краков, но из квартиры выходить разрешили. Что же это значит?

— Ну как же. Значит, считают тебя очень крутой бандюганкой. Опасной рецидивисткой. У нас же, как известно, самые опасные бандюги пребывают на свободе, особенно рецидивисты. Уж не знаю почему, но, видно, кто-то очень важный поставил перед собой цель уменьшить поголовье поляков, ведь такой зверь на свободе непременно воспользуется случаем, чтобы резать и убивать направо и налево.

— Зачем, интересно? Он тогда получит пожизненное.

— Пожизненное ему и без того гарантировано, как в банке, а смертная казнь — тю-тю.

— И почему же у нас так?

— Черт его знает. Вроде бы всплеска демографии не наблюдается, скорее наоборот, но ведь меньше людей — меньше и молодежи, и что отсюда следует? Меньше школ, больниц… Сплошная польза.

Мартуся заявила, что она в ужасе, но если уж причислена к определенной категории граждан, то чувствует себя обязанной кого-нибудь прикончить. А если так, то кого?

— Тебе лучше знать. А кроме того, они тебя немного у себя все же подержали — это чтобы ты не смогла перепрятать орудие преступления. Обыскали твой дом и машину и, насколько я поняла, ничего не нашли. С другой стороны, раз ничего не нашли, должны бы тебя содержать в казематах, ведь тех, у которых целые склады орудий убийства, обычно выпускают на волю. Может, все же у тебя хоть что-нибудь нашли?

— Что они могли найти, господи боже!

— Откуда мне знать? Яды, бомбу, стилет…

— У меня есть отвертка… была я не проверяла…

— А теперь выкладывай, что тебе удалось от них узнать! — уже серьезно потребовала я.

— Как это — от них узнать? — не поняла Мартуся.

— Именно так. Сама же говоришь, сидели в большой компании. О чем-то с тобой говорили? И между собой. А ты слышала. И никаких выводов не сделала? На тему всех этих преступлений с убийством Ступеньского на десерт.

— Прошу тебя, не надо таких съедобных сравнений. Тут бы потеряла аппетит даже моя собака. Ну да, переговаривались они вполголоса… кому он был опасен. Или кто ему чего плохого сделал. И как вообще этого Ступеньского связать с Вайхенманном, мол, некое звено отсутствует. Несколько раз упоминали это несчастное отсутствующее звено. А меня просили припомнить, кто там был, в той забегаловке, и я ничего путного не могла сказать. Им от меня ну никакой пользы не было.

Ага, и мне от нее тоже никакой пользы.

— Вот возьми меня. Я могу тебе сказать, что Ступеньский дружил с Яворчиком.

— Ну и что?

— А то, что ты мне никогда об этом не говорила.

— А надо было? — забеспокоилась Мартуся. — Это так важно?

— Пока не знаю, важно или нет, но ведь именно Яворчик бросал на меня подозрения, и я уже догадываюсь, почему…

И в этот момент я только вспомнила, что телефоны Мартуси прослушиваются. И поспешила закруглиться:

— А вообще-то мне уже надоели все эти глупости, а ты отправляйся поспать.

Мартуся смертельно обиделась:

— Да ты что! Я так напереживалась, приехала домой и сразу бросилась звонить тебе, а ты меня в кровать отправляешь?!

— Вот именно. Нельзя же каждую ночь развлекаться. А перед сном, если охота, можешь поразмышлять над дружбой Ступеньского с Яворчиком…

И тут же подумала — раз Ступеньский под тяжестью подозрений был вынужден перебраться в мир иной, теперь наверняка его место займет Яворчик. Несчастная полиция!

Я не успела ничего сделать, даже ни с кем не переговорила по телефону — полиция помешала. Гурский появился у моей калитки спозаранку. Хорошо, что я хоть успела чаю выпить.

Без предисловий он взял быка за рога.

— Или вы обе прекрасные актрисы, или Марта Формаль невинна, как дитя. И давайте больше не усложнять мне работу. Ведь мы имеем дело не с какими-то разборками мафии, а с серьезным делом. Какое значение имеет тот факт, что некий Яворчик дружил с покойником?

— Прекрасно понимаете, если не войдем и не усядемся, вы от меня ничего не услышите, — твердо заявила я. — А у меня как раз чайник вскипел. Кофе, чай?

— На этот раз кофе, если вы уж так настаиваете.

Поставив на столик напитки, я и сама села.