Когда Аннабелл регистрировалась в гостинице как «доктор Уортингтон», ее лицо светилось гордостью. Она была очень хороша собой, в расцвете женской красоты, а когда играла с Консуэло, сама превращалась в ребенка. Но за прелестной внешностью скрывался серьезный и ответственный человек, которому можно было рассказать о своих бедах и доверить здоровье и жизнь. Ее умение обращаться с пациентами вызывало зависть коллег и уважение преподавателей. Доктор Громон знал, что она станет прекрасным врачом и принесет славу его школе.

Они устроились в гостинице. Доктор Громон должен был прислать вещи Аннабелл позже, когда она найдет дом, в котором сможет открыть собственный медицинский кабинет.

На следующий день после приезда в Париж она отправилась в больницу Отель-Дье-де-Пари за разрешением направлять туда пациентов. Тем временем Брижитт повела Консуэло в Люксембургский сад.

— Мама, мы видели верблюда! — восторженно воскликнула Консуэло, когда Аннабелл вернулась в гостиницу. — Я хотела на нем покататься, а мне не разрешили, — обиженно надув губы, добавила девочка, но потом не удержалась и захихикала.

Рекомендация доктора Громона сделала свое дело; разрешение было получено. Для Аннабелл это был большой шаг вперед. Она повела Консуэло и Брижитт на обед в ресторан отеля «Мёрис». После этого русский таксист провез их по вечернему Парижу и показал местные достопримечательности. Этот Париж совсем не был похож на военный город, в который безутешная Аннабелл приехала после бегства из Нью-Йорка. Начиналась та самая новая жизнь, ради которой она так упорно работала.

Они вернулись в гостиницу около десяти часов вечера. Консуэло уснула в машине. Мать взяла ее на руки, отнесла наверх и уложила в постель. Вернувшись в свою комнату, она подошла к окну и залюбовалась видом ночного Парижа. Аннабелл давно не чувствовала себя такой молодой и счастливой. Ей не терпелось начать новую жизнь и приступить к работе. Но сначала надо было найти дом.

Прошло три недели. Аннабелл стало казаться, что она осмотрела все парижские дома как на правом, так и на левом берегу Сены. За это время Брижитт и Консуэло успели посетить все парки Парижа — Багатель, Люксембургский сад, Булонский лес — и покататься там на каруселях. Каждый вечер они втроем ходили обедать. Аннабелл все время пребывала в приподнятом настроении. Вот она, новая жизнь!

В перерывах между поисками помещения Аннабелл ходила по магазинам и пополняла свой гардероб нарядами, достаточно строгими для врача и достаточно модными для молодой парижанки. Это напомнило ей время, когда они с матерью покупали приданое. Аннабелл рассказала об этом своей дочери. Девочка обожала истории о бабушке, дедушке и дяде Роберте. Это помогало ей не чувствовать одиночества. При мысли о том, что она не смогла дать дочери семью, у Аннабелл сжималось сердце. Но у нее была дочь, а у дочери — мать; она постоянно напоминала Консуэло, что никого другого им не нужно. На это Консуэло серьезно отвечала, что им нужна собака. У всех в Париже были собаки. Пришлось пообещать дочери, что они заведут собаку, как только найдут дом. Все они были довольны жизнью, а больше всех Брижитт, флиртовавшая с одним из коридорных. Недавно этой хорошенькой девушке исполнился двадцать один год.

Но в конце июля Аннабелл стала серьезно беспокоиться. Найти дом так и не удавалось. Все, что они видели, было либо слишком большим по площади, либо, наоборот, маловато, либо никак не годилось для медицинского кабинета. Похоже, она предъявляла чрезмерные требования. И вдруг случилось чудо. В одном из переулков шестнадцатого округа Аннабелл нашла небольшой, но элегантный домик с двором, садом и помещением, имевшим отдельный вход, где можно было принимать пациентов. Условия были вполне приемлемые; дом принадлежал какому-то банку. Больше всего Аннабелл нравилось то, что дом выглядел очень солидно и идеально подходил для жилища врача. Поблизости был небольшой парк, где Консуэло могла гулять с Брижитт и играть с другими детьми.

Аннабелл немедленно поехала в банк, внесла нужную сумму и в конце августа переехала. За это время она успела купить мебель, белье, посуду, игрушки для Консуэло, безделушки для собственной спальни и мебель попроще для Брижитт. Затем Аннабелл приобрела солидную мебель для своего кабинета и потратила весь сентябрь на покупку медицинского оборудования, которое требовалось для начала работы. Она закупила канцелярские товары и наняла секретаршу. Женщина в свое время тоже работала в госпитале в аббатстве Руамон, но Аннабелл не была с ней знакома. Элен была тихой пожилой женщиной, до войны работавшей у нескольких врачей, и с радостью согласилась помочь Аннабелл начать практику.

В начале октября кабинет был готов к открытию, необходимая процедура оформления завершена. Времени на это ушло больше, чем рассчитывала Аннабелл, но ей хотелось, чтобы все было идеально. Дрожащими руками она прикрепила рядом с входной дверью медную табличку и стала ждать. Теперь нужно было только одно: чтобы порог переступил первый посетитель. После этого все пойдет само собой. Доктор де Брэ мог бы рекомендовать ее, но, к сожалению, его уже не было на свете. Доктор Громон написал знакомым парижским врачам и попросил их, если это возможно, направлять к доктору Аннабелл Уортингтон больных, но это еще не принесло никаких плодов.

Прошло три недели, а пациентов все не было. Аннабелл и секретарша Элен ждали напрасно. Днем Аннабелл уходила в жилую часть дома и занималась с Консуэло. Наконец в начале ноября к ней пришли женщина, растянувшая запястье, и мужчина с глубоким порезом руки. После этого люди устремились в кабинет, словно по мановению волшебной палочки. Слухом земля полнилась. Трудных случаев было мало, а с остальными Аннабелл справлялась без труда. Ее серьезность, доброта и компетентность завоевывали сердца пациентов. Пациенты рекомендовали молодого доктора своим друзьям, приходили со своими детьми и советовались с ней как о пустяках, так и о серьезных вещах. В январе от клиентов уже не было отбоя. Аннабелл делала то, чему ее учили, и получала от этого удовольствие. Она не забывала благодарить врачей, направлявших к ней пациентов, и с уважением отзывалась о коллегах, лечивших больного раньше. Ей не хотелось выставлять их людьми некомпетентными, хотя некоторые таковыми и были. Аннабелл была дотошной, внимательной и обладала прекрасными манерами. Красота и молодость не мешали ей быть серьезной, и пациенты доверяли полностью.

В феврале она отправила в больницу сына одной из своих пациенток. У двенадцатилетнего мальчика была тяжелая пневмония. Аннабелл посещала его в больнице дважды в день. Одно время состояние ребенка внушало ей опасения, но мальчик выздоровел, после чего его мать сказала, что теперь она у Аннабелл в вечном долгу. Аннабелл испытывала новые способы, которые практиковали в госпиталях для интенсивного лечения раненых, и творчески комбинировала их со старыми. По вечерам она продолжала упорно учиться, обращая особое внимание на новейшие исследования, что позволяло ей поддерживать высокий профессиональный уровень. Аннабелл следила за новинками в области медицинской литературы, читала все медицинские журналы. Чаще всего она читала, уложив спать Консуэло. Девочка часто говорила, что тоже хочет стать врачом. Другие маленькие девочки хотели быть медсестрами, но в семье Аннабелл были более высокие стандарты. Временами Аннабелл невольно спрашивала себя, что бы об этом подумала ее мать. Конечно, та хотела для дочери другой судьбы, и все же Аннабелл надеялась, что мать гордилась бы ею. Она знала, что ее развод с Джосайей привел бы Консуэло-старшую в отчаяние. Решился бы на это Джосайя, если ее мать была бы жива? Но что теперь гадать, когда все они ушли из жизни! Теперь Аннабелл думала о бывшем муже не с горечью, а с грустью. Она ощущала ноющую боль и подозревала, что эта боль останется с ней навсегда.