Вернувшись, нахожу в снегу возле порога букетик альпийских фиалок. Не заметила его раньше — Максим отвлек.

После обеда захожу к соседке. С вином.

— Где же зятек? — ненавязчиво спрашиваю в подходящий момент, когда речь заходит о ее дочери.

— Да какой там уже зятек! Не будет там больше семьи. Хорошо еще, что деток не настрогали. Я-то и хотела бы, но… — она разводит руками и смеется. — Можешь его забрать! Добрая душа, большой специалист — только такой робкий, непредприимчивый, ведомый, толкаемый. Интеллигент. Моя-то больно резкая, уж ты-то сумела бы нянькаться с ним.

— Идет, даешь сюды, — я подстраиваюсь под ее тон. — Зови на полдник!

— Ой, знаешь… — она отмахивается. Бедняга сегодня не в духе. Неприятная работенка, а что поделаешь. Благо, хоть есть, кто сделает — я ж сама и не смогла бы…

— Да ну, что же тут такое тяжелое может быть для молодого мужика! — я невзначай выпытываю.

— Не столь уж тяжелое, но… — она понижает голос и заговорщически наклоняется поближе. — Утром отправил щенят в дальнее плавание. Громадный мешок, бррр… Сейчас пошел закапывать. С ломиком, все же замерзло. Скоро должен вернуться, но вряд ли будет едоком.

Я заглатываю здоровенный глоток вина и… начинаю судорожно давиться. Терпкая жидкость проникла глубоко, воздух наружу выходит, а вдохнуть — никак. Грудь сжимается все больше и больше, а обратно не поднимается. Синею. Соседка так барабанит по спине, что сваливаюсь со стула, а дыхание все не отпускает…

Ух, наконец-то.

— Спасибо, мне теперь пора.

— Здрасьте! Куда ж так сразу приспичило? И Макса не дождешься?

— Прости, вдруг одну вещь вспомнила… В другой раз! Ему и так нелегко сегодня…

* * *

На следующее утро просыпаюсь поздно. Голова еще кругом. Я провела ночь со своим единственным. Нет, не с тем, кто не родился. И не с тем, кто прошлой ночью не пришел. С вином.

На пороге меня ждет обмерзший букетик альпийских фиалок.

Дохожу по расчищенной дорожке почти до забора и перекидываю цветы через него. Шера, виляя хвостом, кидается дар обнюхивать.

Баста, еду домой. Пусть Лика сама со своим хахалем тут устраивает себе красивую, пышную эйфелеву башню. Или ватикан — мне по барабану!

* * *

Порой человек просто-напросто не рождается. Мать его не знакомится с отцом — но не из-за этого. Мать в роковой день перепивает — но не из-за этого. И не из-за падения самолетов или крушения поездов. И роды не протекают, как не следует. Случается что-то другое. Не спонтанно. Не уголовно.

Я все еще живу с человеком, которого нет. Уже вторую зиму. Все по-прежнему, ничего не изменилось. Мое по-девичьи узкое лоно никогда не растерзало вдребезги хищно беспощадное рвение плоти его. Мои глаза по утрам не впалые от не знающей ночного покоя ненасытности его. Моя грудь не ноет и не трескается от алчной непрестанности губ его.

Такого не происходит.

Я прилежно ухожу на работу и нехотя прихожу домой. Где не обнимаю его. Не чувствую его тепла, не слышу его голос, не прижимаю его щеку, не шепчу: пошли баюшки! Ибо нет его.

Я не знаю о нем почти ничего. И не могу ничего рассказать. И уж меньше всего Лике, которая своим и счета не знает.

Человек может не родиться, если его матери отвратителен отец.

И мать тоже. После… нерождения. Именно поэтому.

Я, право, надеялась его скоро забыть. Даже не спросила, какого пола. Дабы не было никогда его… ее… этого… это несоздание плоти моей.

Но это не так.

Она все-таки ничего себе. Врач. Разведенная. Сын во втором классе. Конечно, диплом и паспорт не предъявила. Но нет же смысла лгать. Также, как мне — не верить.

Искусственная блондинка. Была красивой, но малость увяла. Во всяком случае, сейчас так кажется. Час назад покрасивее представлялась. Не удивительно.

По-латышски — ни слова. Не исключено, что только сейчас. Зато по-английски — отменно. Легко, бегло, литературно и с отчетливо пушкинским произношением.

Не скажем, что она сердечна ко мне. Собственно, я на это и не рассчитывал. Идиотское воспитание! В конце концов, кто урвал непредвиденный куш?!

Не скажем также, что сам я спокоен. Будем готовы на все. Хорошо знаю, что ничего не может случиться, но руки на руле трясутся. Это только в американских боевиках серенький клерк, за всю свою жизнь оружия не видавший, разве что столовый нож, вдруг бестрепетно ограбляет банк.

Я виноват. Мне и расхлебывать. Алвил выпишется из отеля, и они с Райтом будут меня ждать, как договорились.

* * *

С Райтом я дружу еще со школьной скамьи.

Я был извращенцем. Не чересчур, но все-таки. Не помню, как мы подружились. Как я узнал, что и Райт настоящий перверт.

После уроков мы шлялись по городу и искали девушек. Совсемок. А с совсемками не густо. Мы возмущались, что для таких крутых парней, двоих по всей Риге, их не наберется и трюжины на каждый палец (трюжина — это научное название чертовой дюжины). Нам не подходили заурядные звезды экрана. Мы были сопляками, и, как положено таковым, провозглашали «мочалкой» любую женщину, хоть на полдюйма отличавшуюся от текущего идеала красоты. Засекши девушку, кто-то из нас вопросительно указывал на нее. Другой качал головой и говорил: «Не совсем». И до тех пор не совсем, пока не находили совсемку. Ей-то и повисали на хвосте и разыгрывали шутон. Детски невинный. Например, разошлись, обогнали девицу с обеих сторон, неожиданно увидели друг друга: «Здорово! Какими судьбами!» — после чего следует сердечное рукопожатие. Все это происходит как можно быстрее. Совсемка, резко обалдев от внезапной ее не касающейся суматохи, по инерции повисала животом на наших руках. А мы страстно извинялись.

Иной раз сиживали на скамейке, грызли кукурузные палочки и философствовали. Обо всем. О вещах, не подлежащих обсуждению. И оказалось, что мы такие же, как все. Что до женщины в жизни не дотрагивались, также как и кичившиеся своими половыми подвигами одноклассники. Что по ночам случается испачкать простынь. Что много чего боимся. Что многого не можем. А главное: узнали, что большинство других и не подозревают о своем сходстве с нами. И со своими отцами, бабушками…

* * *

Сегодня я получил деньжата за ворота. Возня с железом вообще неплохо оплачивается, но на этот раз даже не рассчитывал, что ухвачу столь солидный куш.

Встретил Райта с Алвилом. У Национального театра. Они только что вывалились из кинчика. Потом прибыли в свежеоткрывшуюся «рыбную закусь». Алвил помешан на рыбе.

Так случается только в жизни. Именно в этот момент доллары отягощали мой карман. Никаких отговорок! Я угощаю!

Взяли форельки, пивцо, и давай языком молоть.