Но эти блядовники существуют и не разоряются! Газеты полны реклам. И ассортимент услуг чем дальше, тем шире. Может быть, загвоздка в том, что все наши знакомые искали самое дешевое место?

Райт считает именно так. Он привык верить в связь между ценой и качеством.

А Алвил эстет. Он твердит: закажи, что хочешь, плати, сколько угодно, явится та же выскочка пэтэушница или потасканная медсестра. Учительница и вообще интеллигентная женщина, способная на творческий подход, на телефонный вызов не подпишется, а дипломированные проститутки трудятся в отелях и кабаках, а не сидят на трубке.

Я слушаю и молчу. Потом встаю и заказываю еще пиво. Во мне созревает идея.

* * *

В вишневой эксекуции не было секса. Обыкновенный фашизм. Мужчинами нас сделали человечки.

Я лепил из пластилина совершенно настоящих людей. Лучше, чем Алвил. Так мы дополняли друг друга.

В наших играх сражались маленькие, примитивные, удобные в обращении человечки. Сражения были кровавые, с захватом пленных и заложников. А после битв случалось, что пленных пытали. Тогда Алвил откладывал маленького бедолагу в сторону, а я ваял настоящего, большого, живого человека. С мышцами и ногтями. Его судьбе, как правило, не позавидуешь.

Однажды за этим занятием нас настиг Шаман. Алвил слегка напрягся. Я был жалким третьеклашкой, и Шаман мог бы засмеять Алвила, который с такими сопляками пупсиков лепит, пока мужчины бледнолицых бьют. Но нет. Он мигом оценил наши развлечения. После установления у пленного exitus letalis, он осведомился, сумею ли я слепить бабу.

Работу Шаман одобрил.

Моя первая женщина сгорела быстро, изойдя дикими воплями, ломая руки и коптя.

В короткий срок нашими забавами успело насладиться все чилкутское племя. Женщины становились все красивее. Пытки огнем были вытеснены утонченной вивисекцией. Однажды увлекшись, вождь даже загнал себе гвоздь под ноготь.

Шаман заметил, что ему более по душе сожжение. Сейчас он поп.

К концу моего третьего класса Алвил переселился в Елгаву. И я забыл его, как забывают друзей детства. И не подозревал, что познакомлюсь с ним вновь, как с однокурсником Райта. И нахлебаюсь всякого вместе с ними, лопухами этакими.

* * *

— Ну, какой прок от продажной женщины? — я риторически восклицаю и дожидаюсь отсутствия ответа. И продолжаю: — В конце концов, все, на что она способна, нам доступно и дома. И гораздо качественнее.

Алвилу дома не доступно. У него все на работе. Не будем мелочны.

— От продажной сучки требуется то, что в принципе невозможно получить от супруги или подруги. А иначе — за что же ей, елки-палки, платить! Тогда уж лучше жене!

Идея не настолько тривиальна, чтобы хлопцы прямо-таки рванулись ее осуществлять. Мне и самому потребовалось чуть времени, чтобы свыкнуться с ней.

Откладываем идею как таковую в сторону и обсуждаем себя. Годится ли шуточка, сама по себе недурная, именно нам.

Нас всех троих уже обременяет криминальное прошлое.

С моральной точки зрения, тяжелее всех оно ложится на плечи Райта. В студенчестве он споткнулся о педагогическую работу. И соблазнил девятиклассницу. Или она его. Кто уж там разберет. Достаточно, что ей не было шестнадцати.

Земной суд Райта миновал, зато провидение оказалась неумолимым: четыре года спустя, она заполучила его замуж. А их отпрыск так и не подозревает, что папа — бандюга.

Я был морально сгнившим уже с ранних школьных лет.

Однажды после уроков стоял в универсаме с двумя бубликами в руке. Я имел шесть копеек, а жрать хотелось неимоверно.

Человек предполагает — бог располагает. Пока моя очередь дошла до кассы, всевышний с одним бубликом уже справился. «Всего три копейки, мальчик», продавщица сунула одну монетку назад. Я было разинул рот, но за окном столь маняще маячил автомат газировки…

Насчет Алвила вообще слова излишни. Уж не бублики ему вручают благодарные пациенты. И ничего, что после операции. Еще недавно это называлось «нетрудовыми доходами».

Планерка растягивается еще на одну бутылку. Тогда встаем, тщательно расчленяем одноразовые столовые приборы, и трогаемся.

* * *

Жду около гостиничной двери. Возле темно-синего пассата с каким-то скандинавским номером. Можно подумать, что моя машина. Дверь, правда, заперта. Ну и что?

Надеюсь, что произвожу солидное впечатление. Не так уж много во мне пива.

Подкатывает пожилой опель. Из него выходит худой мужик усталого вида и озирается. Должно быть, он.

Делаю шаг навстречу. Он понимает. Сзади появляется женщина. Смазливая, неприметно одетая, блондинка. Еще одна остается в машине.

Подхожу и приветствую на английском. Она кивает. Мужик молча протягивает руку. Я застенчиво кладу в нее двадцать пять долларов. Он берет и по-русски с латышским акцентом говорит:

— Выдои этого, как следует. Вон, у него даже руки трясутся.

Елки-палки, неужто и впрямь трясутся?

— Там видно будет, — женщина хмуро отвечает. — Он с приветом.

Опель уезжает. Я молча подвожу гостью к дверям. Не знаю, что говорить. Просто любуюсь единственной женщиной во всем листе блядовников «СМ-рекламы», которая знала английский, не была жутко молода и согласилась на изысканно индивидуальный подход. «Мне нужно очень правдоподобное унижение, отвращение и отчаяние», — так я молвил. После длительной паузы она заявила: «У нас нет анального секса». «Исключено!» я ручался. Она заметила, что не обойтись без доплаты и что скажет «да», только, увидев меня. Пожалуйста!

Проститутка оценит меня, а не я ее…

Пропускаю ее в дверь. Как леди. Пусть! Мент пристально провожает нас взглядом. Я туповато улыбаюсь, мол, пойми кореш, иной раз природе не сопротивишься. Чтобы он понял, кто она. А то вдруг пролет… И уж не мальчишке этому судить, кто кому здесь должен улыбаться.

Заходим в номер.

— Мое имя Нилс, — говорю без вступления, как придурок. — А вас как звать?

— Нина, — она коротко отвечает и берется за пуговицу.

— Стоп, — я вмешиваюсь. — Пальто еще понадобится.

Она пожимает плечами и заходит в комнату. Так я и знал. Вот она, культура обслуживания. Пока что шлюха ведет себя так, будто заказано унизить клиента. Наверное, заурядный иностранец с нестандартными запросами отказался бы от ее услуг.

— Пожалуйста, садитесь, — я указываю на стул. Спинкой к выходу. Сам обхожу стол и сажусь напротив. Включаю магнитофон. Он взревывает. Я морщусь, как будто не ожидал такого шума. Райт с Алвилом резко, но тихо выходят из ванной. На их лицах детский энтузиазм. Я копаюсь в магнитофоне и наконец убавляю звук.