Привычка удобно одеваться сохранилась, и он в своей единственной за весь день ранней прогулке шагал по аллеям непременно в костюме и галстуке, или же в строгом пальто поверх и с зонтом. Время его отсутствия в квартире было рассчитано точно, давно уже и, как он надеялся, навсегда. Он уходил, а приходящая на час экономка успевала приготовить для него обычную спокойную еду, подмести комнату и убрать ненужные продукты из небольшого холодильника.

По субботам, подгадывая встречу к месту у дальнего шлюза на канале, к нему присоединялся его давний сослуживец, до сих пор трудившийся в мэрии, ровесник и глупец Нэсс.

Они здоровались, приподнимая шляпы, и проходили такой привычный обоим утренний маршрут, иногда о чём-то разговаривая, чаще же молча слушая мысли друг друга. Однажды Несс задумчиво заметил, поправляя старые очки на резинке, что небольшие птицы, в кажущемся беспорядке рассевшиеся на проводах уличного освещения, напоминают ему нотные записи.

Он кивнул головой, соглашаясь.

Мамаша умерла вовремя и правильно.

Никакого существенного завещания она ему не захотела оставлять, поэтому и не оставила, сделала только то, что казалось ей необходимым. Трастовый фонд, которому мамаша на весьма выгодных условиях передала свою роскошную квартиру, обязался обеспечить ему комфортное существование в этой квартире на протяжении оставшейся жизни, выплачивая, разумеется, кроме всех коммунальных издержек, каждый месяц небольшую сумму компенсации.

Он имел и собственные незначительные сбережения.

Далёкий трамвай свистел дырочками окон.

Утренние газеты были приятны и необходимы, но смыслом его ранних прогулок были отнюдь не они, а корабль, которым владел помощник аптекаря.

Всегда незамеченный, он останавливался в одном и том же месте, в тени аптечной вывески, у яркого окна. Каждый день, просыпаясь, он с предвкушением следующей тайны стремился к этому окну, чтобы сорок минут наблюдать, как в спокойствии безмятежного одиночества седой старик строит красивую и тщательную модель большого парусника.

Впервые он увидел «Золотую лань» примерно год назад, рассеянно отметив слишком уж ранний свет, без особых на то причин появившийся однажды в неурочное время в аптечном окне.

Тонкое лицо, черные брови, пронзительный взгляд – старик тогда ещё только расстилал широкие листы чертежей.

Пиратский галеон знаменитого Френсиса Дрейка…

С каждым днём подробностей прибавлялось.

Месяца через два на столе полностью вырос корпус, определилась чёткая линия пушечных портов, излишняя старинными замыслами седловатость палубы.

Он жадно встречался каждое утро с кораблём, оставаясь незаметным для мастера, не желая смущать его, и стремясь до поры оставаться неузнанным.

В декабре старик, скорее всего, серьёзно болел, три недели не включая свет в аптечном окне на рассвете.

К марту на светлой бальсовой палубе уже стояли все три мачты, такие стройные в нежном переплетении вант.

Очарованный точными движениями рук старика он страдал.

И он ведь мог бы так же…

О такелаже и рангоуте он знал с детства многое, любой юферс способен был нарисовать в подробностях, но вот только старательный помощник аптекаря уже почти построил свою «Золотую лань», а он…

После дрожащего шквала таких мыслей он брёл домой, недопустимо небрежно шаркая башмаками по асфальту дорожек и, при совпадении некоторых обстоятельств, напомнил бы любому заинтересованному встречному прохожему человека с раскрытым зонтиком над головой, идущего ложиться под поезд.

В душной комнате его ждали книги и музыка.

Кроме этого – только звенящая тишина, иногда – капли в водопроводном кране, тусклый шум за глухо прикрытым плотной зеленью окном.

В пятницу весь вечер гремела настойчивая гроза.

Тополь долго стонал своим старым кряжистым телом, хлестал по стёклам окна изобилием плоских мокрых листьев, в тревоге стучался по деревянным рамам мелкими ветками, а потом, вобрав в себя последним жизненным вздохом весь ветер страшной непогоды, громко крикнул и умер.

В субботу ему показалось, что будильник лжёт.

Раннее летнее солнце уже пронзало всю его комнату, полог кровати и рубашку на спинке стула прохладными ещё, но сильными и стремительными лучами, а будильник ещё не звенел.

Занавес упал.

С уходом из жизни старого тополя всё, что находилось на улице, стало вдруг неприятно открытым для его взгляда, а он сам упрямо не подходил к комнатному окну даже в пижаме, опасаясь показаться посторонним людям, по его мнению, торопливо спешащим там внизу, по тротуарам, до неприличия голым.

Днём под окна пришли рабочие с верёвками и лестницами, с руганью позвенели несколько часов множеством разных пил и убрали навсегда тело верного тополя.

Появились автомобили, люди, разные люди, движение, шум.

Оказывается, на противоположной стороне улицы, на старом и тёмном фасаде технологического музея, сияет огромной наглой радостью вывеска, призывающая людей срочно ехать на выгодные жаркие курорты. Юная девушка на вывеске была хороша, текст – по-хамски неграмотен и напорист.

Целую неделю он был вынужден рассматривать плакат, хмурился, отворачивался в кресле и вновь подходил к непривычно свободному окну. Теперь гораздо раньше стало светать, внизу появилась какая-то обширная жизнь, он встревожился ожиданием…

На следующее утро в окне аптеки опять не было света.

Он подождал несколько минут, неловко вышагивая неподалёку, потом оглянулся по сторонам и, смущаясь, приложил ладонь поверх глаз, вплотную пытаясь рассмотреть через стёкла сумеречную аптечную обстановку.

Стол был пуст.

Его кораблём теперь восхищался кто-то другой.

В субботу он сообщил Нессу о своём решении.

С почтительным уважением выслушав странные слова, приятель назвал его бунтарём, даже мятежником. Он не согласился, думая в эти мгновения только о смерти тополя.

Он не считал ступеньки на трапе, но, кажется, их было чуть больше тридцати.

Горячий воздух охватил его внезапно, сжал горло, сделал пристальным взгляд.

Вокруг были зелёные горы и океан.

Потребовался час, чтобы справиться с бурным дыханием восторга и успокоиться. Первый же встреченный европеец оказался весьма милым парнем.

– Работать? Здесь?! Ты с ума сошёл! В мире есть лучшие места, чтобы сделать хорошие деньги!

Для начала нужно было решить вопрос ночлега. Радостный таксист быстро привез его на холм, а хозяин ветхого бунгало, седой негр, согласился на скромный аванс и, открыв скрипучую дверь кладовки, дополнительно выкатил на траву ржавый велосипед.

– Живи, вот ключи от дома. А инструменты, приятель, там, в ящике, подкрутишь сам, если что надо будет…