Таким образом, можно сделать вывод, что стрельба «одним огнем» хотя не была в чести во Франции, была тем не менее известна в Европе уже в конце XVII в. Исходя из того, что работы Брауна и Бухнера были известны, как минимум, по опубликованным в 1710–1711 гг. переводам на русский язык, можно предположить, что русские артиллеристы владели этим способом стрельбы бомбами (или по крайней мере знали о нем).

В любом случае стрельба из мортир была сопряжена с риском; в 1711 г. бригадир Балк доносил Я. В. Брюсу о производстве опытной стрельбы из мортир и о случившемся при этом «несчастии»[513].

Ядра и бомбы из крепости, как мы видели, могли выводить из строя осадную артиллерию, но брустверы батарей все-таки защищали от выстрелов. Однако нередко случалось, что орудия приходили в негодность сами – без помощи неприятельских снарядов. В реляциях встречаются упоминания о «разгоревшихся» запалах артиллерийских стволов – от многократных выстрелов запальное отверстие увеличивалось в диаметре до такой степени, что это выводило орудие из строя. Под Нотебургом в 1702 г. в результате длительной стрельбы запальные отверстия орудий «разгорелись» настолько, что ломовые пушки стали непригодными для ведения огня; это произошло раньше, чем было закончено пробитие брешей, и войскам пришлось штурмовать непреодолимые стены. При снятии осады в 1706 г. из-под Выборга пришлось вывозить мортиры, которые разгорелись[514], а при второй осаде того же города в 1710 г. одна пушка «раздулась от многой стрельбы» [515].

Все эти орудия было необходимо починить, например «разгоревшиеся» под Нотебургом пушки было необходимо готовить к кампании следующего 1703 года, и в письме от 19 марта 1703 г. Петр сетовал, что специальный мастер, заделывающий запалы, до сих пор не был прислан и это ставило под угрозу срыва планы по взятию крепостей в 1703 г.: «Прошлоготские пушки ни одна в паход не годна будет, от чево нам здесь великая останофка делу нашему будет, без чего и починать нельзя» [516]. В 1704 г. пушкарь Афиногенов посылался в Ладогу «для завинчивания у раздутых пушек запалов» [517]. Очевидно для этого применялся специальный шуруп, «которым надлежит разстрелянные запалы завинчивать», он упоминается в 1710 г. [518].

Иногда пушки было проще перелить, чем починить. В 1704 г. царь принял решение испорченные от стрельбы во время осад Дерпта и Нарвы пушки переливать на месте – для этого строили кирпичные печи [519]

Мортира с бомбой. Нач. XVIII в.

Отдел рукописей БАН

В 1715 и 1716 гг. «негодные разстрелянные орудия» тоже не ремонтировали, а просто переливали[520]. Датчанин Юст Юль видел собранный русскими около Нарвы в сентябре 1709 года парк осадных орудий и записал: «Из числа этих орудий двадцати штукам с прогоревшею от долгой пальбы затравкой и потому негодным к употреблению залили дно на толщину ядра металлом и затем впереди этого залитого слоя просверлили новую затравку. Русские артиллерийские офицеры уверяли меня, что такому быстрому прогоранию затравок подвержена большая часть их орудий, и это потому, что вылиты они из металла, обыкновенно употребляемого для колоколов и заключающего в себе слишком много олова; ибо в настоящую войну духовенство было вынуждено предоставить правительству из церквей во всех царских владениях известное количество колоколов для переливки оных в пушки»[521].

Подверженность пушек разгоранию старались проверять на производстве до отправки орудий в войска, в 1705 г. Я. В. Брюс велел дьяку Приказа артиллерии «опытать» вылитую мастером Михелом Арнольтом 12-фунтовую пушку: «От скольких выстрелов той пушки запал повредится. И ты тое пушку прикажи вывесть на поле и стрелять из нее выстрелов по 50»[522]. Результаты этого «производственного эксперимента» (хотя и проведенного не по инструкции) интересны для нас, так как демонстрируют предельные нагрузки для осадных пушек: «И опытывано в дву числех по 50 выстрелов, а в дву числех по сту выстрелов. И оттого у той пушки запал повредился. А наперед сего к тебе писал, чтоб из тоей пушки стрелять по 50 выстрелов, а не по 100. И я дивуюсь о том, что от вашей стрельбы пушка устояла»[523], – пенял Брюс своему подчиненному Н. И. Павлову. Возможно, в Приказе артиллерии из подопытной пушки выстрелили даже не 300, а 600 раз. В итоге Брюс распорядился распилить оружие на две половины вдоль, «дабы возможно было видеть как внутри выгорело», и представить чертеж государю [524]. В документах Я. В. Брюса мы также находим подтверждение описанному выше у Ю. Юля способу починки: «Досмотря, у которых запалы гораздо разгорелись, вели налить меди в пушку столько, сколь дуло широко. А запал прикажи вновь провертеть перед заливкою» [525].

Разгоревшееся орудие было хоть и неприятным, но обыденным явлением для европейских артиллеристов той эпохи, во всяком случае, Сен-Реми пишет о ситуации, когда пушка «разгорится от многой стрельбы», как о неизбежности [526]; он также писал о перегреве пушек от длительной пальбы, когда в раскаленную пушку полагалось класть меньший пороховой заряд [527]. Мюллер же определенно пишет, что затравочные отверстия ломовых пушек в ходе осады обычно разгораются, делают орудия непригодными для дальнейшей стрельбы и их приходится переливать; сберегать затравки от прогорания Мюллер рекомендовал, используя скорострельные трубки [528]. Браун также писал об «изгоревшемся запале» у пушек как об обычном деле и предлагал в качестве временной меры заливать отверстие оловом и просверливать его заново [529].