Я вышла на крыльцо и посмотрела сначала по сторонам, а потом на часы. Ни одного молодого человека, поспешающего к подъезду, в поле зрения не было, что укрепило мое нежелание ждать Лесика вблизи его родных пенатов. С другой стороны, стрелки на часах показывали только начало двенадцатого, так что мое возвращение в телевизионные рудники можно было еще немного отложить. Подумав минутку, я решила навестить на рабочем месте Ирку и вместе с подружкой отобедать в какой-нибудь симпатичной кафешке.

Офис торговой фирмы «Наше Семя» располагался всего в двух кварталах от дома Лесика. Бодрым шагом в сапогах на удобном низком каблуке я дошла туда за пять минут.

Иркина «шестерка» стояла на своем обычном месте под рекламным плакатом со смехотворным призывом: «Берегите ваше время – покупайте Наше Семя!» На мой взгляд, это звучало как слегка завуалированное приглашение гражданам, желающим обзавестись потомством гораздо быстрее, нежели это возможно традиционным способом, путем плодотворных отношений между мужчиной и женщиной. Я говорила Ирке, что такой слоган больше подошел бы медицинской клинике, практикующей донорское оплодотворение в пробирке, но подружка не стала меня слушать. Она сама сочинила сомнительное двустишие и очень им гордится.

Я была уверена, что застану подружку в офисе, но ошиблась. В кабинете, куда я по-свойски нырнула с разбегу, Ирки не было. Я вернулась в торговый зал и с запозданием обратила внимание на царящую в нем нездоровую атмосферу. Две девочки-продавщицы, те самые нерасторопные дурочки, которых Ирка мечтала заменить одним предприимчивым сказочным ежиком, понуро горбились за столиком, плаксиво распустив губы. Третья барышня, товаровед Наташа, жадно хлебала воду из стакана. В зале витал характерный запах валериановых капель.

– Ой, Лена! – увидев меня, Наташа поперхнулась водой, закашлялась, и на глазах у нее выступили слезы.

Почему-то это меня нисколько не удивило, я уже чувствовала – случилось что-то скверное.

– А Ирина-то Иннокентьевна, бедная! – прохрипела Наташа, уже откровенно плача.

– Что с Иркой? Где она? – быстро спросила я, тоже начиная жутко нервничать и подумывая о валерианке.

Девчонки завели было тоскливый хоровой плач, но я в сердцах бешено гаркнула:

– Не реветь! – и снова настойчиво повторила свой вопрос: – Что случилось с Иркой?

– Она в больнице! Отравилась!

– Отравилась? – Не скажу, что меня это очень удивило.

Испугало – да, но не удивило! Моя дорогая подруженька прожорлива, как страус, и к тому же обожает гастрономические эксперименты. Чего далеко ходить, помнится, в минувшее воскресенье в лесу ей показались аппетитными ядовитые волчьи ягоды!

– И что эта идиотка слопала на этот раз? – В отчаянии я сделалась необычно груба.

– Ирина Иннокентьевна кушала батончик!

– Хлебный батончик? Бутерброд со стрихнином? – уточнила я.

– Шоколадный!

А вот тут я удивилась, не буду скрывать! Шоколад и иные продукты с высоким содержанием какао-бобов Ирка трескает в таких количествах, что о пищевой аллергии и речи быть не может. Чтобы ей стало плохо от шоколада? Да ни за что!

Изумление и недоверие, отразившиеся на моем лице, побудили девушек поведать мне историю Иркиного отравления с подробностями. Оказывается, примерно час назад она надумала перекусить шоколадным батончиком с орехами и карамелью. Это было в ее стиле, да и время для второго завтрака вполне приспело. Однако насладиться промежуточной трапезой подружке не удалось. Едва она отгрызла кусок твердого, как грильяж, батончика, как взвыла дурным голосом.

– Аж перекосилась! – поежившись, вспомнила Наташа. – Выбежала из кабинета к нам в зал, зажимая рот, и глаза сначала вытаращила, а потом подкатила – и грохнулась замертво!

– Совсем замертво?! – ужаснулась я, тоже ощущая предательскую слабость в коленках.

– Не совсем, но около того, – не вполне понятно ответила Наташа. – Мы «неотложку» вызвали, она не задержалась, приехала почти сразу – тут ведь станция «Скорой помощи» недалеко – и тотчас же увезла Ирину Иннокентьевну в больницу. И надкусанный батончик тоже увезла, вот мы и решили: отравилась наша Ирина Иннокентьевна, точно!

– В этих импортных продуктах уйма вредных добавок – консерванты, красители, эмульгаторы, стабизизаторы, всякие «Е» и другие буквы! – проявила поразительную осведомленность одна из тех двух девиц, которые, по Иркиной шкале ценностей, шли парой за одного ежика.

– В какую больницу ее увезли?

– В Первую городскую!

Я развернулась и побежала к выходу, спотыкаясь на гладком полу и стуча зубами в нервном ознобе. В данный момент меня умеренно радовало только одно: Иркина машина под боком, и ключи от нее лежат у меня в сумке. Подружка в незапамятные, еще безмужние наши времена выдала мне комплект ключей и сделала доверенность на право вождения «шестерки», хотя она не очень-то любит пускать меня за руль. Я не обижаюсь, я ее понимаю. Моя ранняя манера вождения впечатляла даже бывалых дальнобойщиков, длинномерным фурам которых я крайне затрудняла движение, с тщательностью энцефалографа вырисовывая кривую по всей ширине дороги. Со временем я научилась ездить по прямой, но дурную привычку подрезать грузовики под самым носом так и не изжила. Честно говоря, водитель я аховый.

Тем не менее в Первой горбольнице я была уже через пять минут. Летела так, что Шумахер мог застрелиться от зависти!

В справочной сказали, что поступившая сегодня Ирина Иннокентьевна Максимова находится в реанимационном отделении. Я и этому обрадовалась: не в морге, уже хорошо!

К сожалению, в отделение меня не пустили, и не только меня: на лестничной площадке, на облезлом подоконнике с видом на дверь реанимации, сидел Моржик. Вид у него был пришибленный – это мягко говоря. Так пришибить человека могла, например, бетонная плита, сорвавшаяся со стрелы подъемного крана. На Моржике лица не было!

Еще на нем не было нормальной одежды и обуви. Звонок перепуганных девчонок, видимо, поднял Иркиного супруга с постели, и он примчался, в чем был – в пижаме и тапках. Этот прикид должен был необычно сочетаться с дорогим автомобилем «Пежо».

Впрочем, пижама сослужила Иркиному супругу определенную службу: в ней он был не отличим от пациентов больницы и благодаря этому сумел заскочить в реанимационное отделение. Правда, всего на несколько минут. Потом-то медперсонал реанимации встрепенулся и сообразил, что их пациенты не ходят в пижамах, да и вообще не ходят, а тихо лежат под капельницами и хитрыми медицинскими приборами. Ирка тоже лежала в одной связке с каким-то аппаратом интенсивной терапии, и Моржик успел оросить слезами слабо вздымающуюся грудь жены, прежде чем его мягко, но решительно выдворили из отделения. Уже на лестнице он отловил доктора, выпытал у него информацию о состоянии пациентки Максимовой, после чего погрузился в глубокую апатию. Тут-то и приехала я.

– Как она? – спросила я, потеснив Моржика на подоконнике.