— А что если засов чем-нибудь подцепить? — подала она типично женский совет. — Ты же открыл так подполье.

— Не получится, теперь его можно только выбить, — отверг я неосуществимый вариант. — А если я начну по нему стучать, они сразу услышат.

— Ну и пусть слышат, — хладнокровно сказала француженка. — Ты ведь все равно собирался их сюда заманить.

— Нельзя дать им возможность подготовиться. Мы же не знаем, сколько там человек и какое у них оружие. Впрочем, можно попробовать…

Я несколько раз стукнул рукояткой пистолета по языку засова, и он слегка сдвинулся с места. Но тут наши тетки так пронзительно закричали, что я не выдержал и бросился в залу. Они стояли рядком как раз напротив двери и вопили, будто по заказу.

— Молчать! Зарублю! — делая бешеные глаза, закричал я, и для наглядности выхватил саблю из ножен.

И сразу наступила тишина. Я даже не сразу поверил, что женщины замолчали, и еще несколько раз открыл рот, собираясь продолжить «психическую атаку», но нужды в этом больше не было. Старуха еще молча плакала, размазывая слезы по морщинистому лицу, а странная девушка отерла слезы ладонями и смотрела на меня вполне осмысленными глазами.

— Ну, вот, так бы и давно, — немного смутившись своей показной горячности, сказал я, пряча саблю в ножны. — От вас оглохнуть можно. Вы можете сказать, кто нас здесь запер?

— Ох, сокол, чего тут говорить, когда смерть наша близится, — скривила лицо бабка и перекрестилась. — Сожгут они нас тут заживо, ироды иерусалимские, сгинем в огне без покаяния!

Я тут же про себя отметил, что она крестится. Значит, бабка была христианкой. Сказал, пытаясь вызвать ее на разговор:

— Может быть, и не сгинем, если, конечно, вы поможете.

— Что мы можем, сокол, — скорбно сказала она, — знать такова наша горькая планида.

Использование слова «планида» тоже говорило об ее определенном культурном уровне. Общаться со старухой становилось все интереснее.

— Ты, бабушка, пока не поздно, расскажи, кто нас запер и что это за люди во дворе, иначе и, правда, ведь погибнем.

— Кто и сколько их, я сказать не могу, только думаю, по барскому приказу его архаровцы прискакали, а от них, голубь, мы не отобьемся! Ты у нас один солдат, да баба переодетая, а нас с Нюшкой и считать не след. Не смертью архаровцы нас убьют, так в дому спалят!

После ее слов у меня как будто с души свалилась тяжесть. Как я ни пытался убедить себя, что нечистой силы не существует, но внутри червячок сомнения все-таки шевелился, а вдруг! Барин же, какой он ни будь, существо смертное, как и его «архаровцы».

— Вы не знаете, что за дверь в подполье, куда она ведет? — спросила Матильда.

— Не знаю, батюшка, тьфу, прости Господи, матушка, нам такое не говорили. Как привезли нас с Нюшкой сюда жить, посадили под запор будто псов цепных, она все время закрытая, — ответила старуха.

— А топор тут где-нибудь есть? — спросил теперь уже я.

— Как не быть, есть за печкой, — ответила Нюшка, — мы с бабкой Матреной им лучины щиплем, свечи нам жечь не велят.

Девушка показала место и я, ругая себя за недогадливость, там искать, нужно было в первую очередь, полез под печь и нащупал ручку топора.

Был он довольно тяжелый и тупой, но это было не важно, им вполне можно было сбить замок с таинственной двери.

— Иди в сени и продолжай стучать по засову, — сказал я Матильде, отдавая ей пистолет. — Пусть думают, что мы пытаемся выйти. Я спущусь в подполье, и попробую открыть дверь.

Потом я обратился к местным обитательницам:

— А вы, как кричали, так и кричите, только не так громко, а то уши закладывает.

Я взял свечу, спустился вниз и занялся замком. На всякий случай, если за дверью окажется засада, приготовил пистолет. Топором вывернуть проушины из подгнившей древесины оказалось плевым делом. Вывернув замок, я загнал конец топора в дверную щель, и как рычагом открыл разбухшую от сырости дверцу. За ней и, правда, начинался какой-то лаз, высотой чуть больше метра. Я встал на четвереньки и прополз с десяток метров, освещая путь свечой. Судя по состоянию, подземным ходом давно никто не пользовался. Укреплявшие потолок доски сгнили и уже кое-где обрушились. В таких местах, осыпавшаяся в образовавшиеся прогалины земля засыпала почти весь проход. Пробраться через эти завалы можно было только ползком. Я понял, что воспользоваться лазом было можно, но только в самом крайнем случае. Решив зря не рисковать, пятясь, вернулся назад в подполье и поднялся наверх.

За время моего отсутствия, все тут осталось без изменений. Женщины кричали, правда без былого энтузиазма, Матильда в сенях монотонно стучала рукояткой пистолета по засову. Я рассказал ей о лазе. Подземные ходы, таинственные подвалы, пещеры, обычно никого не оставляют равнодушными. Француженка не стала исключением и тут же задала риторический вопрос:

— Интересно, куда он ведет?

— А мне интересно, что за ненормальный все это устроил. Давай попробуем расспросить старуху.

Мы вернулись в залу. Я попросил старуху замолчать и спросил, кто такой их барин.

— Старый старик, — ответила она. — Как сына схоронил, а за ним жену, совсем умом тронулся. Людей тиранит, не приведи Господи. Нашел себе чернокнижника-супостата, да пригрел змея на груди, вот они теперь всегда вместе. Меня горькую в неволю взял, а я, голуби, не простая крестьянка, я вдова пономаря!

— А здесь вы зачем? — спросила Матильда.

— Затем, матушка, чтобы барское добро беречь и людей до смерти пугать! Гореть мне за то в геенне огненной! Только и против барина слова не скажешь, на то его воля и сила! Мы люди маленькие, нам пропитание нужно, а оно все у него, ирода-кормильца. Я старая, мне жить мало осталось, а Нюшка совсем девка молодая, ей-то, за что такие муки терпеть? Ты, голубь, не мог бы порадеть за нас у государя или еще у кого? Пусть нас от ига ослобонят. Заставь за себя век Бога молить! — обратилась она ко мне.

— Порадею, — пообещал я, — мне бы только до вашего барина с его чернокнижником добраться… А как вы через стены проходите?

— Этого я, голубь, не ведаю, да и как можно православному человеку сквозь стены ходить? Это, чай, смертный грех. А пугаем людей через дверки незаметные. Так поможешь, голубь сизокрылый? Не оставишь сирот защитой?

— Не оставлю, — рассеяно пообещал я. — А скажи, бабушка, что это за человек бестелесный появлялся ночью у нас в комнате?

— Василька, что ли? — уточнила она.

— Не знаю, как его зовут, может и Василька.

— Сама того не ведаю, знаю лишь, что чернокнижник проклятый его наколдовал. А так он сам собой смирный. Вреда от него никакого нет. Он по бабам больше, нашу сестру сластью прельщает. Мне по старости и вдовству та сладость без надобности, а Нюшку-то он очень утешает.

Мы все разом посмотрели на Нюшку. Она смутилась и покраснела.