я открываю глаза и смотрю, как Богдан стаскивает с себя плавки. Любопытство сильнее стыда, поэтому я опускаю взгляд, с жадностью разглядывая вздыбленный член. Большой, красивый, с розовой крупной головкой и венами по всему стволу. Не думала, что мне понравится, но я взгляд отвести не могу. Столько порочного и притягательного в этом органе, даже странно. Неужели мужчины так же реагируют на нашу грудь?

— Боишься? — шёпотом спрашивает Богдан.

— Немного. Совсем чуть-чуть.

Он накрывает меня своим телом, пальцами касается там, где всё пульсирует и горит. Я вскрикиваю, мелко дрожу, капельки пота стекают по груди. Губы Богдана на моих губах, он пьёт мои сдавленные стоны и медленно вводит в меня сначала один палец, потом второй. Чувство наполненности настолько сладкое и приятное, что я невольно двигаю бёдрами, продлевая своё наслаждение. Где-то там, на задворках сознания, мне всё ещё стыдно и страшно, однако я не зацикливаюсь на этих чувствах, я просто перестаю их замечать.

Богдан облизывает мою грудь, его пальцы извлекают из меня пошлые невыносимые звуки, похожие на хлюпанье. Я выгибаюсь и кричу, оглушённая вторым в своей жизни оргазмом. Жадно хватаю воздух ртом, вздрагиваю. Богдан отстраняется на несколько секунд, я слышу шелест фольги, а затем все звуки исчезают, потому что между ног я ощущаю тугое давление.

Испугаться не успеваю. Секунда — и в меня проникает внушительный орган. Быстро, легко, с влажным звуком. Я голову запрокидываю и часто-часто дышу. Боли не чувствую, только непривычное натяжение внутри, которая с пальцами точно не сравнится.

Богдан покрывает моё лицо поцелуями, нежно ласкает губы и совершает первые осторожный толчок. Затем ещё один.

— Боже, — шепчу я.

— Называй меня так почаще, — звучит ироничное. Вместо ответа я кусаю его губы, нахожу его язык и тихонько постанываю, когда новый толчок отдаётся сладкой дрожью во всём теле.

Сколько страхов было, сколько сомнений, сколько дурацких баек я слышала про жуткую боль и реки крови, а на деле всё оказалось иначе. Волшебно. Ошеломительно. Нежно и космически приятно.

Я не могу сдержать криков, мечусь головой по кровати, царапаю спину Богдана, ловлю его губы и что-то невнятное шепчу. Мне так жарко, мучительно, невыносимо! Натяжение внизу живота сумасшедшее, граничащее с помешательством.

— Пожалуйста, пожалуйста, — шепчу.

Богдан меняет угол проникновения, врезается в меня глубже, быстрее. Я задыхаюсь, тело выгибается, замирает, а затем содрогается от долгих сладких спазмов. Уши словно ватой набиты, в голове пустота. Я ничего не осознаю, будто меня вышвырнули из этого мира в тёмное пространство, где нет ни света, ни звуков, вообще ничего.

— Лия, — зовёт меня Богдан.

Я открываю глаза, улыбаюсь. Он красивый. Смахиваю капельку пота с его виска, смеюсь чему-то. Зачем пить, если после секса ты и так хмельной и какой-то ненормальный?

— Зря я отказывалась от этого целую неделю, — снова закрываю глаза. — Секс — это круто.

— Великая мысль, — привычно иронизирует Богдан.

— Конечно.

Богдан тянет меня к себе, обнимает за талию. Я утыкаюсь носом в его шею и выключаюсь. И впервые после смерти мамы мне снятся сны.

22

Запах кофе и свежей выпечки проникает в ноздри, и я тут же просыпаюсь. Сладко потягиваюсь, глаза толком открыть не успеваю, как меня уже целуют наглые жёсткие губы. Блин, ну я даже зубы не почистила! Стоматолог, называется, совсем о гигиене не думает. Из горла вырывается смешок, я обнимаю Богдана и отвечаю на его поцелуй.

— Давно проснулся? — спрашиваю, переводя дыхание.

На Богдане только чёрные боксеры, волосы слегка растрёпаны, а на лице сияет радостная улыбка. До чего же он хорош. Никак не привыкну к тому, что я вышла замуж за настоящего красавчика. К такому стоматологу можно и на приём сходить, и рот ему свой доверить, и вообще всё-всё-всё. Так, что-то меня занесло не в ту степь.

— Полчаса назад.

Богдан ставит передо мной поднос с едой и садится рядом. Берёт чашку с кофе, делает глоток, довольно жмурится. Я следую его примеру. Американо в меру крепкий и горький, как раз то, что надо для полноценного пробуждения. Беру тёплый круассан, кусаю мягкую сдобу и улыбаюсь. Вкуснотища-то какая! Я в раю, несомненно.

— Ты мило посапываешь во сне, — заявляет Богдан.

— Что? Ничего подобного, тебе показалось!

— В этом нет ничего плохого.

Он разламывает круассан пополам и ест сразу самое вкусное — шоколадную начинку. Блин, а почему я так не сделала? Повторяю за Богданом, уминаю выпечку в два счёта и, вооружившись ножом, разрезаю мягкие вафли, присыпанные сахарной пудрой. Они с ягодами и сгущёнкой, вкусно неимоверно!

— А разве стоматологи едят сладкое? — шутливо спрашиваю я, наблюдая за тем, как Богдан дожёвывает второй круассан.

— Конечно. Умеренное употребление сладкого не портит зубы.

— Ах, умеренное. Ну это не ко мне, — вздыхаю я, не слишком, правда, жалея о своих вкусовых пристрастиях. Подумаешь, зубы. Как можно отказаться от этих вафель и круассанов? Я же не сумасшедшая.

— Не хочешь дать моей клинике второй шанс?

— Пока нет, — кривлюсь я. Воспоминания о стерве Елене и модельной внешности Агате ещё слишком сильны.

— Хорошо. Настаивать не буду.

Богдан проводит большим пальцем по моей губе, а затем облизывает его. Хитро улыбается.

— У тебя сахарная пудра в уголке, — он отодвигает поднос с опустевшими тарелками и целует меня. — Сладкая, — произносит охрипшим голосом.

Я воспламеняюсь моментально. Дыхание учащается, а сердце взволнованно трепыхается в груди. Неужели мы опять будем заниматься этим самым? Ночью всё было красиво и волшебно, а при свете дня я стесняюсь. Не зря ведь грудь простыней закрываю, вдруг Богдан начнёт её пристально разглядывать. И куда делась моя смелость?

— Мне нужно в ванную, — пищу я, вырываясь из цепких объятий Богдан.

— Зачем тебе простынь? — смеётся Богдан, когда я пытаюсь замотаться в эту дурацкую длинную ткань.

— Надо, — бурчу.

— Вчера ты в ней не нуждалась.

— Ночью свет был выключен, а сейчас утро.

— На озере лунный свет достаточно хорошо освещал твоё тело.