– Это памятованы. Они могут показать тебе любой отрезок твоей жизни, который желаешь освежить в памяти. Если хочешь, покажу, как пользоваться. Обычно большой сложности нет. Вся сложность – в плетении кварцевого наклада.

– Вы думаете, я смогу? – неуверенно спросила девушка.

– Конечно. Заряд-то полный до краешка. Видно, что кто-то не так давно подпитал. И очень щедро. Влить за раз такой концентрат вэи и так аккуратно я бы не смогла, – с сожалением вздохнула Агата Федоровна. – Кем бы этот вэйн ни был, мое глубочайшее ему уважение.

Видя, как на лицо помощницы набежала туча, колдунья смилостивилась и свернула тему удачной подпитки. Меж тем в чайной запорхали, сменяя друг друга, две девчонки-служки, накрывая на стол.

Ароматы подаваемых яств достигли носа, но Тиса не замечала их. Боже, так некстати вспомнилась сцена расставания. «На добрую память», – сказал Демьян, и его прощальный подарок в виде искорки вэи. Он хотел, чтобы она его вспоминала за время разлуки. Только разлука – неверное слово. Пропасть, разделяющая двоих. И можно долго себя убеждать, как она единственно верна, сердце от того меньше болеть не станет. Минуту Войнова боролась с собой, чтобы просто малодушно не сбежать, показав свою невоспитанность перед женщиной, которая так доброжелательна с ней. Удержалась. И даже нашла в себе силы составить компанию за ужином, поддержать беседу, а после принять помощь. Вещь нежива, пока не выполняет своего предназначения. Так пусть мамины часы живут.

Наверное, у каждого есть счастливые воспоминания из детства. Теплые, как солнечный зайчик на ладони, мягкие, как звездный свет летних ночей, душистые, как ворох свежего сена, и звонкие, как ледяные сосульки зимой. Сочные и яркие поначалу, позже они выцветают, будто старая потрепанная открытка. И чем старше мы становимся, тем труднее носить в себе память детства. Настает день, когда мы удивленно смотрим на ребятню и понимаем, что не можем припомнить, каково это, когда захватывает дух от первых капель ливня, и как искренне восторгаться первой игрушке. Спроси любого – хотел бы он вернуть своей душе легкость, какую он испытывал в детстве, вряд ли кто бы ответил «нет».

Флигель был замкнут изнутри. И девушка долго смотрела на ручные часы, прежде чем решиться. Направленная мысль зажгла на циферблате россыпь цифр и знаков. Действительно, все просто. Прокручивающийся обод, как и прежде, установлен на нынешний век. И временные стрелки, все шесть – год, месяц, день, час, минута, секунда – находятся в положении, в котором пребывали последнюю дюжину лет. Дата восьмого дня рождения Тисы. Перед смертью мама вспоминала именно его. Боязно возвращаться в прошлое. Сердце щемит. Но Тиса привыкла уже не замечать сердечные метания. Упрямо прошептала нужные слова на древнем, и память открыла ей двери в прошлое.

Она думала, что хорошо помнит тот счастливый день. Ведь ее всегда занятой папа-капитан тогда оставил службу ради семейного праздника. И они вместе отправились за пределы части. Расстелили одеяло и провели день на поляне в тени старого вяза, поедая вкусности. Но она не помнила, как ветер трепал ее волосы, а мама… красивая, боже, какая красивая, с мягкой улыбкой на губах, в платье из тонкой шерсти. Она попросила ее надеть косынку на голову, чтобы не застудить уши. Тиса не помнила молодых лиц родителей и их ясный как безоблачное небо смех. И аромата букета полевых цветов, которые собрала и подарила мамочке. И как после вкусного обеда на воздухе они втроем просто валялись и любовались играющей на ветру кроной дерева.

Отец задремал, сморенный полуденной истомой. Да и Тиса зевала, свернувшись клубком меж родителями. Девочка обняла руку матери и сонно прошептала:

– Я люблю тебя, мамочка. Очень-очень. И папу тоже.

– А как мы тебя любим, доченька, счастье ты наше! – Мать поцеловала ее в лоб. – Вот будут у тебя свои детки, когда вырастешь, узнаешь, что сильнее материнской любви ничего нет на свете.

Тиса присела на табурет и подложила поленьев в печь. Те мерно затрещали. В свете очага мерцали дорожки из слез на девичьих щеках. Но слезы не были горькими, скорее принесли облегчение. Ослабили тот клубок накопившихся переживаний, что стянулся внутри за последнее время.

– Узнаю ли я когда-нибудь ту любовь, о которой ты говорила, – прошептала девушка, – и если нет, то прости, мама.

* * *

Так и не найдя своей теплой косынки, Тиса купила шерстяной шарфик – очень милый, полоска коричневая, полоска лососевая, и частая бахрома по краю. Коробейница, что продала его, сказала, что такие нынче «у моде». Впрочем, то, как их бойко разбирали другие девушки, подтверждало ее слова.

Урок, на который так рассчитывала Тиса, неожиданно отменился. На диване сидел Строчка, закинув ногу на ногу и подперев подбородок ладонью. А в опытной слишком громко переставлялась утварь, слышались шипящие ругательства Клары. Люсенька, извиняясь, пролепетала:

– Министерство отказало нам денюшку на раскопки выдать. Прислало отказ. А Клим тебе этот листик сказал отдать. Там домашнее задание для тебя. Он сейчас у заведующего, и не знаем, когда вернется. Какой прелестный шарфик у тебя!

Все понятно – Увлеченный клуб в трауре из-за плохой вести.

– Н-ничего, – оживился неунывающий Строчка, – Мо Линич с Климом обязательно что-нибудь придумают. Вот увидите. Весной мы распечатаем штольни! И… Тиса, пока ты тут, глянь, какие новые движения я придумал в «повторише».

И принялся кренделя выписывать с самым серьезным видом идущего в последний бой солдата. Бедный Клим, ему же это повторять. Хотя, зная учителя, вряд ли он будет так оттягивать себя за уши и так выворачивать коленки.

Девушка не могла не улыбнуться подобной уморе и вскоре вместе с Люсей хихикала над парнишкой. В дверях опытной появилась Клара, скривила губы.

– Паяц несчастный!

Потом вздохнула и, бросив на Тису драконий взгляд из разряда «явилась тут, самозванка», удалилась в свою «пещеру».

Подумав немного, Войнова последовала за ней.

Клара положила стеклянный квадратик с размазанным по нему тонким слоем земли на подставку и взглянула в увеличительный окуляр. Тяжелая шторка черных волос закрыла щеку. На вторжение брюнетка даже головы не повернула.

– Клара, я бы хотела поговорить, – произнесла Тиса, желая разрешить недоразумение.

– Ну? – Вопрос с ноткой скепсиса.

– Я знаю, ты не веришь, что я видящая.

– А я должна? – Усмешка.

– Но в последний раз я увидела Строчку. И он…

Клара отвлеклась все же от окуляра.

– На столе бумаги лежали, свежеисписанные, и книга по недрам. Не надо иметь семь пядей во лбу, чтобы понять, откуда они взялись.

Тиса открыла рот. Это что выходит? Клара думает, что она попросту наврала о Строчке?

– Но я действительно видела Виталия.