– Я не прошу давать мне ответ сейчас, – замечает Ирина. – Подумайте до завтра.

Я молча киваю.

– Ярослава…

Поворачиваю к Ирине голову, в ее взгляде чудится сочувствие, но мне сложно в него поверить.

– Посмотрите на меня. Через десять лет вы будете, как я, а Кирилл все еще будет молодым парнем. Он и сейчас выглядит, дай бог, на двадцать… Ему еще нужно время, чтобы оправиться, он не готов к таким серьезным изменениям. А вам ведь нужна стабильность. Семья, дети… Вы же понимаете, что это все не про Кирилла? Совсем не про него.

Я поднимаюсь, она следом за мной.

– Я подумаю, – отвечаю коротко и быстро иду на выход.

Ирина ничего не говорит, даже не провожает толком, идет не спеша следом, позволяет уйти раньше, чем мы окажемся рядом. Я захожу за калитку в свой двор, дрожащей рукой закрываю замок и начинаю плакать. Кусаю свою ладонь, потому что рыдания слишком громкие, и даже не чувствую боли. Только тупо смотрю на оставшиеся следы от зубов.

В ванной сижу долго, пытаясь прийти в себя. Я не хочу принимать то, что сказала Ирина, но не могу просто забыть и сделать вид, что этого разговора не было. Потому что, как ни крути, я вынуждена со многим согласиться.

Я действительно растерялась и испугалась, когда он исчез. Я не знала, что делать. Пусть он не сорвался, а если бы сорвался? Как бы я справлялась? Что сделала бы? Но самое ужасное, что Ирина права: я и есть триггер. Спокойная жизнь в маленьком поселке закончилась с моим появлением. Масштабы разрушения предугадать нельзя. Пока что это ссора с сестрой, ее связь с Антоном из мести, моя ссора с Кириллом и его скорый отъезд в неизвестном направлении.

Я снова набираю его: абонент по-прежнему недоступен. Как же с ним связалась Ирина? Может, есть еще номер? Или он сам вышел с ней на связь? Тогда почему не написал мне? Почему молчит?

Ответ очевиден: он не хочет говорить именно со мной.

Я его обидела. Пускай и не хотела этого.

А сколько раз я могу сделать так еще?

Но уехать… Просто уехать, словно и не было меня тут? Оставить Таню, отца… Кирилла оставить в первую очередь! Что он подумает? Решит, что меня купили? Что будет чувствовать? Как отреагирует? А если сорвется?

Ирина будет все держать под контролем. Сейчас она готова к этому. Она готова, а я – нет. И правда в том, что действительно неизвестно, буду ли готова когда-нибудь.

Утром ситуация остается той же: Кирилл не отвечает. Моя последняя ниточка рвется. Таня ходит по дому, не замечая меня, я чувствую себя невообразимо одинокой. Я почти не спала ночью, по кругу изводя себя мыслями и набирая Кирилла. Мне казалось, если он ответит, то все сразу станет просто и понятно. Все разрешится. Но он не ответил. И все мои вопросы так и остались со мной.

Как я могу сделать Кирилла счастливым? Нас с ним? Я не тот, совсем не тот человек. Все, кто рядом со мной – несчастны. Бывший муж, мать, сестра…

Мне не дано быть счастливой. Не дано делать счастливыми других. Я не создана для этого. И это не новость сегодняшнего утра. Эта сформулированная жизнью аксиома.

Калитку снова открывает Ирина. Мы встречаемся взглядами, и я тихо выдавливаю:

– Я согласна.

Она кивает, глядя на меня, сжимает мою руку чуть ниже локтя и говорит:

– Это правильное решение, Ярослава. Я все устрою.

Кирилл

– Да, мам, я вернусь через пару дней, давай, спокойной ночи.

Кладу телефон на тумбочку и опускаюсь в кресло. Кажется, Антон ничего им не рассказал. Это, конечно, странно, но, наверное, хорошо.

– Ну и?

Поднимаю глаза на Сашу, она вздергивает брови.

– Ты здесь уже три дня, может, все-таки расскажешь, что происходит?

– Ничего не происходит, – пожимаю плечами. – Просто приехал в гости к тебе.

– И не включаешь мобильник.

– Хочу отдохнуть от всех.

– Но маме звонишь.

– Это напоминает допрос, Саш.

Молчит, сверлит меня взглядом. Я тоже молчу. Приехать сюда казалось правильным решением. В общем-то, я и не жалею, просто… Просто все далеко не просто. – Имею право на допрос, раз ты ищешь в моем доме политического убежища.

Она шутит, но взгляд остается серьезным. Криво усмехаюсь. Понимаю, что должен рассказать, но не могу. Это же Саша. И пусть мы с ней уже давно не вместе, она была для меня первой девушкой, к которой я испытывал по-настоящему искренние и сильные чувства. И долгое время после считал, что ее место не удастся занять никому. Но появилась Яся… И все изменилось.

– И как ее зовут?

Я не сразу соображаю, растерянно моргаю, глядя на Сашу, откидываю упавшую на глаз прядь волос.

– Ты о чем? – снова пытаюсь уйти от темы. Она вздыхает.

– Кирилл, давай поговорим начистоту. Ты мой друг, один из дорогих мне людей. И я вижу, что тебе плохо сейчас. Позволь мне помочь.

Смотрю в угол, подбирая слова. Как сказать, что я влюбился в другую? Что с ее появлением моя жизнь повернула в новую сторону. Что я снова стал чувствовать то, на что, казалось, уже не способен? Как сказать это девушке, с которой я испытывал подобное и которая по моей вине больше не сможет этого испытать?

Поганое чувство, но все эти годы, пока в моей груди было все выжжено, как в пустыне, было даже как будто легче. А сейчас там снова огонь, только совсем другой, и вина перед Сашей вырастает во всю величину. Толстой непробиваемой плитой ложится на плечи.

– Ты влюбился, да?

Снова поднимаю на нее глаза, она сидит в инвалидном кресле, такая ровная, непоколебимая во всех смыслах этого слова. Ничего не двигается, кроме мышц лица, и все равно в ее глазах столько жизни, что просто невозможно назвать ее ущербной.

– Кажется, да, – отвечаю ей, Саша улыбается.

– Наконец-то.

Я снова теряюсь, и она это видит.

– А ты что думал, Кирилл? Что я буду плакать? Если только от счастья, – в ее глазах и правда появляются слезы. – Я так боялась, что ты поставил на себе крест. Расскажи мне о ней.

Сплетаю пальцы рук в замок, снова отводя взгляд. Рассказать…

– Все довольно сложно, – киваю, сглатывая.

– Она знает о твоем прошлом?

– Да. И кажется, это ее всерьез пугает. Она боится, что я сорвусь. Мое прошлое для нее большая проблема. Она… Она правильная. Возможно, даже слишком правильная. Она не может поверить в то, что я завязал насовсем.

– Но ты завязал, – Сашин голос полон такой уверенности, что на мгновенье сжимается сердце.

– Да, – смотрю ей в глаза. – У меня был слишком жестокий показательный урок.