С самого начала мнения о нем разделились. Его склонность к смелым политическим решениям и поступкам часто выливалась в опрометчивость. Согласно одному автору, Жерар был «счастливым человеком» – славным воином, посвятившим свою жизнь ратным подвигам во имя Христа. С этой точки зрения его отличительными чертами были рыцарская гордость и неготовность отступать даже перед лицом смертельной опасности[319].

Другие воспринимали его иначе, видя в нем не одиночку с львиным сердцем, а злопамятного и вспыльчивого человека, необдуманные поступки которого погубили немало хороших людей[320]. Трудно сказать, какая из этих оценок более справедлива. Конечно, Жерару не была свойственна осторожность, которая характеризовала консервативную военную политику Бертрана де Бланфора; не обладал он и дипломатическими талантами Арно де Торожа, а темперамент нового магистра часто доводил и его самого, и орден до беды. Однако Жерар встал во главе ордена во времена еще более трудные, чем те, что выпали на долю его предшественников. В 1180-е дорога на небеса, похоже, была не для робких.

В конце августа 1186 года восьмилетний Балдуин V скончался в Акре. Прошло немногим больше года, как он стал единственным королем Иерусалима. Тамплиеры сопровождали его тело в столицу, где мальчика похоронили рядом с дядей и дедом в храме Гроба Господня в небольшой гробнице, искусно украшенной резными изображениями Христа в окружении ангелов, цветов аканта и мертвых птенцов[321]. А в королевстве разразился глубокий кризис власти.

Когда Балдуин V стал королем, было решено, что в случае его смерти следующий правитель Иерусалима будет избран группой, в которую войдут наиболее значимые фигуры западного христианского мира: папа римский, короли Англии и Франции и император Священной Римской империи. Один раз эта схема уже сработала – когда был успешно избран Фульк Анжуйский. В теории идея была хороша, даже несмотря на то, что ни один из выборщиков не хотел сам принять корону. Упование на наследование по праву рождения довело Иерусалим до прокаженного короля и короля-ребенка; для того чтобы защитить святейшее царство на земле, это не годилось. К несчастью, в августе 1186 года, когда Балдуин скончался, идея выборов была отвергнута в пользу захвата власти. Переворот был осуществлен, и в определенной степени срежиссирован, Жераром де Ридфором.

Раймунд Триполийский и Ги де Лузиньян в течение нескольких лет соперничали за регентство. Смерть Балдуина дала Сибилле и Ги возможность окончательно победить в этом конфликте, и в лице Жерара они обрели полезного союзника. Магистр тамплиеров не забыл и не простил графу Раймунду оскорбление, которое тот нанес ему, продав его невесту за золото. И кроме того, Жерар имел доступ к королевскому венцу, необходимому для церемонии коронации.

Вместо того чтобы несколько месяцев ждать, пока европейские монархи вынесут решение, трое заговорщиков решили, что Сибилла должна заявить права на трон ее отца – в противовес притязаниям ее младшей сестры Изабеллы. Они убедили Ираклия, патриарха Иерусалимского, провести церемонию коронации, прежде чем кто-либо успеет остановить их. А в качестве уступки своим противникам Сибилла пообещала, что разведется с Ги и возьмет нового мужа по собственному выбору.

Этот стремительный и дерзкий захват власти был невозможен без церемонии коронации и священной короны Иерусалима. Сокровищницу с королевскими регалиями можно было открыть только тремя разными ключами одновременно. Один находился у иерусалимского патриарха, другой – у магистра госпитальеров Роже де Мулена, а третий – у магистра тамплиеров.

Жерар и патриарх Ираклий поддержали притязания Сибиллы на корону, но оставался еще Роже де Мулен. Жерар решил, что лучший способ договориться с ним – самый прямой: в пятницу 11 ноября 1186 года, закрыв ворота Иерусалима, чтобы их соперники не могли войти в город, Жерар и его союзники пришли к Роже в странноприимный дом Святого Иоанна и потребовали, чтобы он отдал свой ключ и покорился неизбежной передаче власти. Роже отказался. Только после схватки между двумя магистрами госпитальер, наконец, расстался с ключом, раздраженно швырнув его на пол внутреннего двора.

Теперь коронация могла свершиться. Как человек, который в буквальном смысле забрал корону из сокровищницы, Жерар де Ридфор руководил всей церемонией. Он едва сдерживал ликование, стоя близ алтаря, когда корону возложили на голову Сибиллы. Жерар уже знал, что за этим последует. Когда новую королеву спросили, кого она сделает своим королем, взяв в мужья вместо Ги де Лузиньяна, она к изумлению многих попросила Ги выйти вперед, повелела ему преклонить перед ней колени и возложила ему на голову вторую корону.

Стоявший за ее плечом Жерар де Ридфор протянул руку и помог ей. Сделав это, он с удовлетворением пробормотал: «Эта корона стоит женитьбы на наследнице Ботрона!» Теперь магистр тамплиеров был серым кардиналом. Он быстро нашел свое место среди дворцовых «ястребов», убежденный, что против мусульман и внутренних противников надо действовать только силой. Последствия такой политики оказались фатальными.

* * *

В ночь на 30 апреля 1187 года дозорные Назарета заметили вооруженных людей Саладина, направляющихся в сторону города Сефория (Сепфорис), что находился в нескольких километрах на северо-запад. Сефория с ее мощной квадратной каменной крепостью и остатками римского амфитеатра была выбрана местом сбора христианской армии: новый король решил противостоять все более решительным набегам Саладина. В последние несколько лет мусульманские войска регулярно вторгались на земли латинян, сжигая по пути урожай, и вот сарацины снова были здесь, далеко от реки Иордан, в центре христианского королевства.

Спорное вступление Ги и Сибиллы на престол в августе прошедшего года оправдывалось необходимостью обезопасить латинское королевство, но получилось наоборот. Пошатнувшаяся после смерти Амори королевская власть и раздоры среди иерусалимской знати придали бы смелости любому правителю, зарящемуся на христианские земли, но в случае с Саладином его все более смелые набеги объяснялись также эволюцией его личного отношения к франкам. В начале 1180-х годов он довольствовался периодическими набегами на спорные территории; но после 1186 года ситуация изменилась: султан начал рассматривать латинян Востока не просто как соперника, с которым нужно бороться, но как смертельного врага, который должен быть стерт с лица земли. Саладин тщательно культивировал образ борца с неверными, для которого священная война значила всё. В какой-то момент он обязан был начать следовать своей риторике. Кроме того, в конце 1185 года султан серьезно заболел: «Положение его казалось безнадежным, и уже пошли слухи, что он умер», – писал его биограф и советник Ибн Шаддад[322]. Исцеление он воспринял как знак, что пора любой ценой уничтожить своих врагов.