Зимой 1186–1187 годов группировки, поддерживавшие короля Ги и его соперника Раймунда Триполийского, неуклонно скатывались к гражданской войне. Недовольный тем, что Ги захватил власть, Раймунд решил поставить на смену правящей чете другую пару: Онфруа де Торона и его жену Изабеллу, сестру Сибиллы. А для того чтобы обезопасить себя, планируя этот государственный переворот, Раймунд предпринял вызывающий и довольно бессмысленный шаг, заключив личное перемирие с Саладином и позволив ему и его отрядам беспрепятственно проходить по его землям. По условиям именно этого соглашения семь тысяч сарацин шли мимо Назарета в последний день апреля 1187 года. Войско возглавлял доверенный человек Саладина, опытный турецкий эмир Музаффар-ад-Дин (также известный как Гёкбёри, или Синий Волк). Старый солдат делил командование с сыном и наследником Саладина аль-Афдалом.

Жерар де Ридфор в это время находился также недалеко от Назарета. Он был в составе делегации, направлявшейся из Иерусалима на север, в Тивериаду, с целью добиться примирения между Раймундом и королем. Магистр тамплиеров настаивал на том, чтобы принудить несогласного графа к миру силой, но Ги не хотел этого, и потому на начало мая была назначена встреча в Тивериаде. Жерар ехал туда в обществе Роже де Мулена и Иосии, архиепископа Тира, а также их свиты. В крепости тамплиеров в Феве к ним должен был присоединиться могущественный лорд Балиан Ибелин.

Но когда Жерар де Ридфор узнал, что Раймунд позволил людям Саладина свободно проходить через свои земли, кровь в нем вскипела. Назарет не подчинялся Раймунду, и его жители не были связаны условиями перемирия. Жерар решил, что его обязанность как магистра тамплиеров – изгнать мусульман с территории христиан[323]. Он отправил гонца в ближайший гарнизон тамплиеров в Како (ныне Какун), приказав восьмидесяти братьям-рыцарям прибыть к нему. Роже де Мулен поступил более осмотрительно, вызвав к себе десять госпитальеров; к ним присоединились еще сорок королевских рыцарей. Вместо того чтобы продолжать путь в Фев и затем в Тивериаду, все они теперь устремились к Назарету, чтобы выследить войско султана и обратить его в бегство.

Сто сорок рыцарей (первоначальный отряд и подкрепление) были значительной силой, учитывая, как поспешно она была собрана, но ей предстояло противостоять семи тысячам воинов-мусульман. Утром 1 мая, когда тамплиеры выследили аль-Афдала и его армию в лесистой местности у Крессонского источника, природного родника близ Назарета[324], численный перевес сарацин стал очевиден. Теперь при Жераре находились почти все высшие должностные лица тамплиеров: сенешаль Урс де Альнето, бывший великий прецептор Робер де Френель, который теперь был маршалом, и уважаемый брат Жак де Майи[325]. Все они оценили ситуацию и вместе с Роже де Муленом решили, что единственный возможный вариант – уйти без боя. Все, но не Жерар де Ридфор.

«Жерар был смелым рыцарем, но вспыльчивым и опрометчивым», – такой вердикт вынес немецкий хронист Оливер фон Падерборн, описывая поведение великого магистра у родника Крессон[326]. Даже учитывая преимущества внезапного нападения, было очевидно, что атаковать полутора сотнями человек многотысячного противника – значит наверняка погибнуть. Но Жерар настаивал на том, что долг христиан – идти в бой «в желании защитить наследие Христа»[327]. А магистра госпитальеров и Жака де Майи он обвинил в трусости[328].

Английский хронист Ральф Коггсхоллский, описывая эту сцену, вложил в уста Жерара длинную и витиеватую речь, в которой тот восхвалял презрение тамплиеров к «суетному и тленному» и утверждал, что они являются истинными наследниками Маккавеев, сражающимися за «церковь, правду и наследие принявшего смерть на кресте»[329]. Иными словами, алые кресты на их белых мантиях взывали к тому, чтобы они шли и сражались. Наверняка эти слова – плод фантазии Ральфа Коггсхоллского, но они отражают отношение Жерара к рыцарскому долгу и идеализированные представления о своем предназначении, свойственные тамплиерам в целом.

Каждый, кто носил на своей груди алый крест, давал обет служить ордену до конца своих дней, быть послушным магистру и «помогать завоевывать силой и мощью, данными Господом, святую землю Иерусалимскую»[330]. Каждый тамплиер из тех, что были при Крессоне, когда его спрашивали, готов ли он делать это, в какой-то момент своей жизни отвечал: «Да, сир, если так угодно Богу». Настало время исполнить клятву. Когда их магистр приказал им выступить против огромной армии врага, у них не было иного выбора, кроме как повиноваться. Рыцари перекрестились, воскликнули хором: «Жизнь для нас – Христос, а смерть – благо!» – и пустили коней вскачь на аль-Афдала и его орду[331].

Когда в 1120-е годы Бернард Клервоский писал свою «Похвалу новому рыцарству», он призывал тамплиеров, столкнувшихся со смертельной опасностью, сказать самим себе: «Живем ли – для Господа живем; умираем ли – для Господа умираем»[332]. Он говорил им, что идти добровольно на смерть во имя Христа – верный путь к спасению. Но одно дело – писать это, находясь за тысячу миль от Святой земли, и прославлять мученическую кончину, которая не грозит тебе самому. И совсем другое – преодолеть свой страх, пришпорить коня и броситься в атаку на врага, превосходящего численностью в десятки раз. Тамплиеры сделали это, и битва при Крессоне будет долго жить в легендах о крестоносцах.