Это решение нарушало все планы Саладина. Но, к несчастью, оно не слишком нравилось некоторым людям из окружения короля. В 1183 году, когда Ги был регентом, его уже упрекали и высмеивали за нежелание дать бой Саладину, и его нетрудно было заставить поменять стратегию, если это обещало смыть прошлое унижение.

2 июля 1187 года на рассвете армия Саладина подошла к Тивериаде и осадила ее. У жителей не было ни желания, ни возможности сопротивляться, и вскоре город был разграблен и подожжен. Но гарнизон крепости еще держался, а за ее стенами находилась жена Раймунда Триполийского Эшива, и теперь она могла попасть в руки Саладина. Едва ли с ней стали бы плохо обращаться, но ее пленение означало бы бесчестье для мужа, и за нее потребовали бы огромный выкуп.

Тем не менее Раймунд не поставил на первое место заботу о супруге и городе и призвал короля не вступать в битву на условиях Саладина. Он считал, что лучше выкупить жену, чем попасть в ловушку. Однако Жерар де Ридфор был настроен так же воинственно и пылал тем же праведным гневом, что и восемь недель назад в Крессоне, и вместе с новым магистром госпитальеров Эрмангалем д’Аспом советовал королю прямо противоположное[344]. Согласно одному французскому источнику, Жерар спросил, неужели король собирается прислушаться к совету предателя, и дал понять, что на кону стоит королевская честь[345]. Учитывая мстительность Жерара и его склонность к крайностям, такое вполне могло быть. Выбирая между превратностями битвы и бескровной, но постыдной победой, Ги склонился на сторону магистра тамплиеров и решил нападать. Так он устремился в западню. Как позже сказал Саладин, «близок был рассвет, который рассеет ночь неверия»[346].

Утром 3 июля рыцари Храма собрались в арьергарде огромной армии короля Ги, и войско вышло из Сефории и направилось по старой римской дороге на восток, к Тивериаде. По свидетельству Ибн аль-Асира, был «разгар лета и чрезвычайно жарко», что только осложняло переход армии через пустыню[347]. Тамплиеры были больше других привычны к таким условиям, но и они страдали от жажды, как и остальная часть армии Ги. Пополнить запасы воды можно было только в природных источниках. К полудню армия остановилась в городе Тураан, где источник был, но воды едва хватило, чтобы смочить горло двадцати тысячам человек, их лошадям и вьючным животным. Впереди простиралась бесплодная пустыня, и Саладин уже отправил своих всадников, чтобы они засыпали колодцы и источники на пути христианской армии. Его войско снабжалось из тыла: караваны верблюдов доставляли ему воду из Галилейского моря.

Теперь становилось очевидно, что совет Жерара де Ридфора был безрассуден. Двигаться далее Тураана означало вступить на территорию, где армия будет с каждым часом слабеть от обезвоживания. Но, приняв решение, Ги не собирался менять его. Тамплиеры во главе с Жераром и сенешалем ордена Тьерри следовали за армией в арьергарде, отражая нападения отрядов легкой конницы, которые по приказу Саладина должны были изматывать противника на марше. Тем временем основное войско сарацин сменило позицию, придя в Кафр-Сабт и встав там лагерем в ожидании латинян.

Спустя месяцы и годы братья-тамплиеры рассказывали, как предчувствие беды охватило войско Ги, как королевский гофмейстер взглянул на раскаленное летнее небо и увидел орла, парящего над армией и держащего в когтях арбалет с семью болтами (что являлось символом семи смертных грехов). Орел этот «ужасным голосом вскричал: “Горе тебе, Иерусалим!”»[348] Впереди ждал Саладин.

Едва армия франков покинула Тураан, племянники султана Таки ад-Дин и Муззафар ад-Дин захватили город, лишив христиан возможности отступить и надежды на снабжение водой из тыла. По словам Саладина, теперь они «не могли бежать и не могли остановиться»[349]. Измотанная, бредущая к скалистому, обнаженному, пыльному плато христианская армия теперь была окружена. Она шла мучительно медленно весь день и в конце концов вынуждена была разбить лагерь на ночь в безводной местности. Враг держался так близко, что его было слышно в темноте. «Даже кошка, сбежавшая от христианского хозяина, не ускользнула бы от сарацин», – писал один хорошо информированный источник[350]. Христиане коротали эту звездную ночь под крики «Аллах акбар» («Бог велик») и «Ля иляха илля Аллах» («Нет бога, кроме Аллаха»). К северо-востоку от лагеря высились две скалистые вершины потухшего вулкана – Рога Хаттина. Под ними стояла деревня, где протекал родник, но путь к нему был перекрыт. Франкам ничего не оставалось, как лежать в темноте и страдать.

На рассвете мучимые жаждой христиане поднялись и вооружились, ожидая атаки. С изощренной жестокостью Саладин еще продлил их мучения, позволив им продвинуться немного дольше к Рогам Хаттина. А затем приказал своим людям поджечь сухой кустарник. Клубы дыма заполнили воздух, раздражая пересохшие глотки. По мысли Саладина, это должно было напомнить христианам о том, что ждало их в аду. Когда равнину затянуло едким дымом, он дал своим лучникам команду натянуть тетивы. Выпущенные стрелы пронеслись в воздухе, «как рой саранчи». Пехотинцы и лошади начали падать.

Полуослепшие от дыма, измученные зноем, изнуренные франки уже едва могли следовать приказам. Но нужно было контратаковать. Из письма торговца из Акры, слышавшего рассказы о битве, мы знаем, что Ги обратился к тамплиерам и велел им возглавить атаку. «Он приказал магистру и рыцарям Храма вступить в бой… Набросившись на врага, подобно львам, рыцари Храма одних врагов убили, а других заставили отступить»[351].

Тьерри, сенешаль, оказался рядом с Раймундом Триполийским, который командовал авангардом. С ними были Рено Сидонский, командир арьергарда, и Балиан II Ибелин. Вместе четверо рыцарей возглавили атаку на часть армии Саладина под командованием Таки ад-Дина. Но вместо того, чтобы занять позиции и встретить атакующих, Таки ад-Дин приказал своим людям расступиться, так что всадники просто пронеслись между их рядами. А за их спинами пехота вновь сомкнула ряды, преградив им путь обратно. Четверо христианских командиров оказались отрезаны от своих людей. Не имея иного выхода, они пришпорили лошадей и скрылись с поля боя. В своем послании ко всем братьям-тамплиерам Запада, написанном через несколько дней после битвы, Тьерри был вынужден объяснять, что только «с большим трудом… нам самим удалось избежать этого страшного сражения»[352].