– Я буду у тебя примерно через… – Александра вновь достала из кармана часы. – Через сорок минут. Но если обнаружу, что ты совсем пьяный, сразу уйду. Ты знаешь, что я этого не выношу.

– Пойду суну голову под холодный душ, – приободрившись, заявил Денис. – Сам не понимаю, зачем я вдруг завелся. Я же не пью практически.

Повторив свое обещание скоро приехать, Александра сунула замолчавший телефон в сумку. Она видела, как Маша вышла из банка, перебежала пешеходный переход и быстро пошла к ней по раскисшей земле бульвара. От художницы не укрылось, что девушка очень взбудоражена.

– Карта заблокирована, – бросила она, запыхавшись, подойдя к Александре вплотную. – Неизвестно, когда и кем. Ведь Генрих ею не пользовался. Со мной в банке даже не стали объясняться. У меня нет доверенности от Иланы. Это ведь ее карта на самом деле. Мне даже не сказали, кто заблокировал карту – она или банк!

– А почему у Генриха нет своей карты? Почему у него карта на имя жены?

Маша с досадой отмахнулась:

– Откуда у него возьмется собственная карта? Он что, ходит в банк или звонит туда? Илана занимается всем, абсолютно всем, а Генрих просто сидит и смотрит в окно! Он потерял представление о реальности. Сейчас, когда она уехала, он стал хуже младенца. Я предложила ему нанять помощницу для того, чтобы подменять меня. Генрих запретил – сказал, что Илана рассердится. А сейчас ему приспичило уехать – и все, что у него есть, это просроченный паспорт и ваши пятьсот евро… – Маша помотала головой, словно отвергая чьи-то возражения, хотя ее собеседница молчала. – Да еще аренда кончается!

– Аренда? – переспросила Александра. – Так это не их дом?

– Какое там! Они его снимают уже много лет. Договор истекает первого января. Илана должна была подписать новый, она сама говорила об этом недавно. Когда я искала вчера паспорт Генриха, то нашла и договор аренды особняка. Старый договор.

– Может быть, новый договор лежит в другом месте?

– Если он вообще существует, – бросила девушка. – Я уже ни в чем не уверена.

Маша зашагала к метро, Александра поспешила за ней. На платформе они расстались – им нужно было ехать в разные стороны. Уже слышался далекий гул подходящего поезда, теплая волна пахнущего паленой резиной воздуха дохнула из тоннеля. Маша уже попрощалась и вдруг, резко развернувшись, нагнала Александру:

– Вы говорили о какой-то Анне, помните? Что-то жуткое, про труп в канаве.

– Да, верно, – кивнула художница. – Но вы лучше в это не вникайте.

В тоннеле показались огни – на станцию прибывал поезд. Александра, махнув на прощание, обернулась к замедлявшему ход составу. В этот миг она услышала брошенную ей в спину фразу:

– Летом они один раз поссорились, когда были одни, наверху. Илана страшно кричала на него, а он на нее. Не по-русски и не по-английски. Я ничего не разобрала, только имя «Анна». Они назвали его несколько раз.

Двери вагонов раскрылись. Александра, замешкавшись, ожидала продолжения, но девушка, не произнеся больше ни слова, бросилась через платформу к своему поезду, который прибывал на второй путь. Художница едва успела войти в вагон. Поезд с тихим натужным воем устремился в темноту. Стоя у дверей, Александра смотрела на свое отражение в стекле, за которым неслось переплетение кабелей высокого напряжения на стене тоннеля. Хаос этих трубок, в которых заключался смертоносный ток, напоминал ей собственные мысли.

Аукцион начинался в воскресенье, в полдень, в зале, который «Империя» часто арендовала для торгов. Площадка находилась в самом центре города, в большом отеле, из панорамных окон которого была видна Москва-река и багрово-сизые стены Кремля.

Александра прибыла на место еще в девять утра. Весь вчерашний вечер она потратила на то, чтобы успокоить Дениса, который паниковал все сильнее, и проследить за перевозкой лотов на место торгов. Комнату, где хранились лоты, опечатали и поставили на сигнализацию в ее присутствии. Только это и осталось в памяти – остальное исчезло. Домой она вернулась поздно, измотанная настолько, что даже тревожные мысли не помешали ей быстро уснуть. И сейчас она заставляла себя не думать ни о чем, кроме аукциона.

Тем более было о чем беспокоиться. Далеко не все коллекционеры, которым были разосланы приглашения и каталоги, подтвердили свое присутствие на аукционе. Возможно, виной тому была задержка с каталогом, или же причиной явилась слишком узкая тематика коллекции. Александра нервничала и всеми силами пыталась это скрыть. Ей не удалось уговорить Дениса остаться дома. Он явился в отель около десяти утра, опухший, подавленный, молчаливый. Уселся в дальнем углу и замер, словно уснул с открытыми глазами. Александра подходила к нему несколько раз, уверяла, что все идет отлично, но Денис отвечал отрывисто, почти грубо. Художница понимала, что ее слова его ни в чем не убеждают.

В половине двенадцатого приехал Игорь, и Александра бросилась ему навстречу. Аукционист выглядел, как всегда, чрезвычайно элегантно: серый приталенный сюртук, черные брюки, крахмальная рубашка и шелковый галстук цвета вареного яичного желтка. Подходя к Александре, Игорь слегка поддернул рукава, и на манжетах рубашки блеснули платиновые запонки с бриллиантами. Он пожал Александре руку и бросил взгляд на владельца коллекции, оставшегося сидеть в углу:

– У вас все в порядке?

– У нас-то да, – вздохнула Александра. – А что творится у вас? Мне прислали список участников, там нет людей, на которых я очень рассчитывала. Зато есть такие участники, которых я тут видеть не хотела бы и не заявляла. Падальщики.

Игорь пожал плечами, на его подвижном маленьком лице несколько обезьяньего очерка появилась гримаса:

– Падальщики тоже нужны. Это санитары нашего волшебного леса. Не бойся, на главные лоты они не полезут. Если твоему клиенту позарез нужно распродать все подчистую, брезговать никем не приходится. Птичка по зернышку клюет…

– Знаю я этих милых птичек. – Художница разглядывала каждого человека, входящего в зал.

Многие лица были ей незнакомы. Народ понемногу собирался, число участников и зрителей росло, но это не успокаивало Александру. Она предпочла бы видеть здесь потенциальных покупателей, а не зевак, которым нужно убить воскресный день, и не тех, кого они с Игорем называли падальщиками. Это были охотники за слабо востребованными лотами, они уторговывали вещи, сбивая цену, и зачастую получали довольно ценные предметы почти даром. Горячечная атмосфера аукциона опьяняюще действовала на участников, неуловимо и постепенно изменяя восприятие действительности. По прошествии некоторого времени стоимость лотов становилась почти абстрактной величиной. Это было опасное чувство, поддаваться которому было так же рискованно, как заходить все дальше в незнакомый лес. Одной из задач, которые лежали на Александре, было снимать с торгов лоты, цена на которые не поднималась или поднималась плохо. Иногда при этом ей приходилось спорить с хозяевами коллекций – те переставали понимать, что происходит, и считали, что Александра действует им во вред. Игорь, неизменно веселый, любезный, щеголяющий старомодной учтивостью и изящными костюмами, всегда сохранял холодную голову во время торгов. Художница старалась стремиться к тому же. Сохраняя независимый вид и дежурную улыбку, она прошла вместе с Игорем в помещение, где хранились подготовленные к выставке лоты. Аукционист окинул взглядом открытые пронумерованные коробки, украшенные пышными золотыми гербами «Империи», и с сухим шелестом потер ладонью о ладонь: