Она протянула мне картонный прямоугольник размером с библиотечную карточку.

Это была фотография.

На ней был изображен я.

На снимке я выглядел лет на пятнадцать моложе. Кто его сделал и когда, я понятия не имел, и только насчет места сомневаться не приходилось. На фотографии я стоял по колено в воде на южном берегу моего островка – без рубашки и с сетью-закидушкой в руках. Иными словами, я был полностью поглощен любимым занятием, и лицо у меня было самое безмятежное и исполненное тихого довольства. Тот, кто сделал этот снимок, несомненно, знал меня достаточно хорошо, чтобы понять, когда лучше спустить затвор. Я даже представлял, где мог находиться этот фотограф – за группой пальм чуть правее меня. Снимок был сделан как раз тогда, когда я размахнулся, чтобы закинуть сеть подальше. К нижней части снимка был прикреплен ржавой скрепкой вырезанный из «Нью-Йорк таймс» заголовок шестнадцатилетней давности: «Неизвестный спас похищенную дочь сенатора и вернул семье. Трижды раненный, он прошел на веслах семь миль, определяя направление по звездам».

Статья, которую предварял этот заголовок, отсутствовала, но я хорошо помнил, что в ней было написано.

– Ладно… – Я кивнул. – Что-нибудь еще?

Девочка сняла с шеи длинный кожаный шнурок, на котором висел небольшой желтый ключ.

– Знаете, что это такое? – спросила она, протягивая ключ мне.

Я повертел его в руках. На одной стороне ключа была выгравирована цифра «27», на другой – название и адрес банка.

– Понятия не имею. – Я с некоторым раздражением пожал плечами. – Это все, что у тебя есть?

– Да, это все, что у меня есть, – ответила она, по-прежнему глядя на меня в упор.

– Где находится твоя школа, детка? – вмешалась Летта.

– Я не детка, – огрызнулась девочка.

Летта подбоченилась.

– Надо же мне как-то к тебе обращаться. Может, скажешь, как тебя зовут?

– Можете звать меня Элли, но это не настоящее имя.

– А как тебя зовут по-настоящему?

Элли пожала плечами.

– Откуда мне знать? Я сменила четыре пансионата и семь приемных семей.

– И все-таки? – Летта придвинулась поближе.

– Вы имеете в виду, что записано у меня в свидетельстве о рождении?

– Ну хотя бы.

– Крошка Доу[18].

– Тебя кто-нибудь ищет? – спросила Летта значительно мягче.

– Понятия не имею. – Элли равнодушно пожала плечами.

Наклонившись вперед, Летта всмотрелась в ее лицо.

– И где сейчас твоя мама?

– Если бы я знала, – проговорила девочка с едва сдерживаемым сарказмом, – разве я залезла бы в этот гроб?

– А где твоя школа? – снова спросила Летта.

– В Нью-Йорке. – Элли продолжала внимательно разглядывать меня. – Послушайте, мистер, все это нравится мне не больше, чем вам, так что давайте лучше пропустим вступительную часть, ладно? Просто скажите, не было ли у вас дочери, которую вы не хотели и поэтому оставили ее где-нибудь на обочине дороги или на ступеньках подъезда? Если была, просто скажите… это ведь обычное дело, так?

– Моя жена умерла до того, как мы успели обзавестись детьми, – перебил я.

– А как ты попала из Нью-Йорка во Флориду? – вмешалась Летта.

– На поезде.

– А на остров?

– На такси.

– Откуда у тебя деньги на такси?

Элли нахмурилась.

– Девчонки в моей школе очень богаты. Родители дают им на карманные расходы столько, что из ушей сыплется. Если взять немного, они и не хватятся.

– Сколько тебе лет, детка? – Летта приблизилась к Элли еще немного.

– Я вам не детка.

– Хорошо, не детка. Так сколько тебе все-таки лет?

– А вам-то что?

– Просто ты выглядишь очень молодо.

– Сколько надо. Во всяком случае, я умею сама держать чашку-поильничек и менять себе памперсы.

Летта взглянула на меня в знак того, чтобы я продолжал разговор, но я не спешил. На лицо Элли падал свет береговых огней, и я мог как следует рассмотреть ее глаза, подбородок, высокие скулы. Она уже сейчас была красива, а с возрастом обещала стать настоящей красавицей. Единственное, что ее немного портило, это жесткое, почти циничное выражение лица, а ее бессознательная жестикуляция и мимика – то, что сейчас называют «языком телодвижений», – свидетельствовали о том, что Элли не боится никого и ничего.

– И давно ты меня разыскиваешь? – промолвил я наконец.

– Уже недели две или три.

– Ты три недели была совершенно одна? – удивилась Летта.

– Я была одна всю жизнь – с тех пор, как родилась.

– Скажи, – не отступала Летта, – может, ты хочешь, чтобы я кому-нибудь позвонила и сказала, что с тобой все в порядке, что ты жива и здорова?

Элли приподняла бровь.

– Ну и кому вы будете звонить?

Похоже, Элли нам не врала: в целом свете у нее не было ни одного близкого человека.

Потом я услышал, как у нее бурчит в животе.

– Есть хочешь?

Снова небрежное пожатие плечами.

– Не особенно.

– Может, примешь душ? – Летта снова перехватила у меня инициативу.

– Нет, я не хочу есть и не хочу принимать душ. Мне от вас вообще ничего не нужно. – Она посмотрела на меня. – Я хочу только одного: скажите, есть ли у вас хоть какие-то идеи насчет того, кто я такая и кто мои родители. Если нет… – Элли похлопала ладонью по ключу, который снова повесила на шею, – тогда я поеду туда.

Я знал, что у меня очень мало времени и что мне некогда возиться с этой девчонкой, но таинственная фотография меня всерьез заинтриговала.

– Не думаю, что тебя пустят в депозитарий. У банков на этот счет довольно строгие правила.

– А вот посмотрим.

Я придвинулся ближе. За все время я впервые намеренно вторгся в ее личное пространство.

– Как ты докажешь, что тебе уже исполнилось восемнадцать? У тебя есть удостоверение личности?

Элли кивнула.

– Покажи.

– Зачем вам?

– Хочу посмотреть.

Она взмахнула документом перед моим лицом, но в руки не дала.

– Видали?

Похоже, Элли прекрасно знала, как работает система.

Я посмотрел на Клея, который так и стоял на причале. Он пожал плечами и кашлянул.