Что он позволяет? Передавать сенсорную информацию прямо в наш мозг. Скажете, информация не нова? Все вы уже знаете о технологии транскраниальной магнитной стимуляции? Но эту методику нельзя было применить локально, в пределах отдельных участков головного мозга. А Томас Доусон взял и соорудил прибор, в котором ультразвуковые импульсы воздействуют на конкретные участки мозга человека, отвечающие за так называемые «процессы чувственного восприятия». И теперь даже слепой в состоянии увидеть окружающий мир, а глухой — услышать все многообразие звуков. Как в реальном времени, так и в записи.

Кстати, я уже пообщался тут с моим немецким коллегой из Тюбингена. Господин Нильс Бирбаумер считает методику Доусона вполне убедительной. А я, в свою очередь, могу вполне доверять его мнению. Ведь он и сам предлагает устройство, позволяющее людям общаться, минуя речь. На уровне мысли. Прибор считывает информацию, генерирующуюся в мозге человека, делая ее доступной другим. Конечно, поначалу использоваться он будет в медицинских целях. Для общения людей с ограниченными возможностями. Но со временем…

Мы с моими российскими коллегами идем встречным путем. Полагаю, что уже следующей весной мы представим здесь опытный образец принципиально нового компьютера. Его архитектура будет кардинально отличаться от классической. Акцент в управлении всем циклом работы смещается в сторону передачи полномочий принятия решений от программного контура к схемному. При этом, в зависимости от обстоятельств, аппаратура всегда сможет передать управление программам. Но не простым утилитам, а программам, способным к генерации новых программ, реагирующих адекватно на конкретную ситуацию.

И прежде чем подобные машины «сообразят», что они, посредством воздействия на мозг, смогут управлять и самим человеком, следует решить, как навсегда избавиться от такой — пусть и гипотетической пока — возможности.

У меня, господа, есть предложение. На следующей выставке провести учредительную конференцию международной организации по обеспечению безопасности интеллектуальных систем. Каждая заинтересованная фирма может выдвигать свои предложения по направлениям ее деятельности. У нас в запасе двенадцать месяцев на раздумье. Прошу организаторов форума предусмотреть в программе следующего года это мероприятие…

— Вы потрясающе выступили, Борис Сергеевич! — Посол России в ФРГ господин Герасимов сделал три неслышных символических хлопка в ладоши. — Видели бы вы физиономию Вилли Бертхольда, когда он слушал ваш прогноз на развитие нашей телекоммуникационной отрасли.

— Утерли, значит, нос фрицам? Что же их так подкосило?

— Двадцать тысяч новых рабочих мест в IT-отраслях, тогда как у них и в наукоемком производстве наблюдается спад.

— Что же, это закономерно. Они до сих пор считали, что Россия ничего, кроме «потемкинских деревень», не строит.

— Простите, а при чем здесь «потемкинские деревни»?

— При том, что Запад всегда смотрел на Россию сквозь мутные стекла собственных представлений. Не желая замечать даже явных наших успехов. Вот и придумал «деревни» себе в утешение. Пусть теперь удивляются!

— Поясните, пожалуйста, я что-то не вполне понял вашу мысль.

— Эх, — махнул рукой Дубовик. — Что тут понимать? Басня о «потемкинских деревнях» — порождение зависти. В 1787 году Екатерина II показывала австрийскому императору Иосифу, польскому королю Станиславу Понятовскому и иностранным послам свои новые причерноморские земли и Крым. Гостей потрясли приобретения России, особенно на фоне неудач Австрии в турецких делах. Потряс и размах строительства — в Херсоне, Николаеве, Севастополе, — особенно верфи, со стапелей которых в присутствии гостей были спущены первые корабли. Прошли годы, как вдруг один из участников путешествия Гельбиг, бывший тогда послом Саксонии, написал, что селения по Днепру являлись декорациями, которые перевозили по ночам на новое место, а скот перегоняли. Технически это было невозможно, но просвещенная публика в таких вещах несильна. Детский восторг, охвативший Европу, не поддается описанию. Какая психологическая компенсация! У стиснутых своей географией стран появилась возможность сказать себе: все русские победы, приобретения, крепости, корабли, вся Новороссия — это просто намалевано на холсте! Анекдот о «потемкинских деревнях», возможно, самый успешный в мировой истории…

— Сергеич сел на любимого конька, — засмеялся подошедший Данила Гончар. — Перестань мучить господина посла историческими анекдотами…

— Что вы! Говорить с господином Дубовиком на любые темы чрезвычайно интересно. К сожалению, я ограничен во времени. Мероприятие в Ганноверской мэрии вынуждает меня покинуть вашу приятную компанию. Но вас, Борис Сергеевич, я буду счастлив увидеть вновь на завтрашней неформальной вечеринке в «русском доме», которую российская сторона организует для участников выставки: начало в семнадцать. Вход свободный. Одежда свободная. Приходите со своей дамой, — посол улыбнулся и поклонился Изабелле, — со всеми друзьями. Меня попросили открыть вечер, и буду рад, если вы придете.

— Ты полагаешь, что миф о нарисованных фасадах возник на пустом месте?

Разговор продолжился и на неформальном мероприятии, где после недолгой беседы Дубовика с послом Данила с Валерием вновь постарались быть рядом с академиком. Дубовик, взяв с подноса бокал с шампанским, приподнял его, кивнув в сторону Изабеллы, державшей свой, и пригубил.

— Я полагаю, что дыма без огня не бывает. Но чаще всего дыма напущено столько, что уже и не разглядеть, что сгорела лишь спичка. Думаю, в то время, бросив все силы на реальное строительство флота и городов, у России просто не оставалось возможности привести в порядок покосившиеся хибары самих строителей. Вот князь Таврический и «постарался». Некоторые наиболее одиозные строения он загородил-таки холстиной. Сейчас любая строительная компания, ведя, допустим, реставрацию, ставит аналогичный щит, чтобы не портить вид исторической застройки. И никому это не кажется «обманом».

— Опять выгородил Россию, славянофил, — пошутил Валерий.

— Нет, я не восхваляю лучину и курную избу, — не согласился Борис Сергеевич. — Я не славянофил, а обычный патриот, старающийся, вне зависимости от политической конъюнктуры, знать историю своих предков и гордиться их немалыми свершениями.

И опять взглянул на Вовк. Рыжая женщина была на приеме одной из самых заметных дам. Элегантное вечернее платье. Минимум бирюлек. Небольшой старинный крестик на шее и ажурный платиновый браслет. Однако мужчины все, как один, обращали на нее внимание. И академику это нравилось. Изабелла подняла большой палец и улыбнулась. Так, мол, его. Одобрение подвигло академика на еще один аргумент.

— К слову сказать, на любимом вами Западе тоже не спешат всякому встречному-поперечному демонстрировать язвы своего общества. Любой туристический маршрут тщательно выверен. И является, по сути дела, не чем иным, как аналогом «потемкинской деревни». В том смысле, что провозят только по «красивому» пути. Пряча за «вылизанными» замками и дворцами, обычную — не такую уж и замечательную — жизнь.