Курган был уже гораздо ближе. В прошлом это, по всей видимости, был величавый монумент, главенствующий над окрестностью. Но ветра, дожди и время сделали свое дело, и теперь это был не более чем травянистый бугор пятнадцати локтей в высоту и с полсотни шагов в поперечнике. Вместе с тем он сулил какую ни на есть защиту: здесь можно было встать лицом к врагу, не опасаясь за свой тыл. Наши недруги не спешили с погоней, а потому у нас было время перестроиться и даже дать у подножия склона отдых нашим взмыленным коням. Я немедленно спешился. Похоже, что лошадь подо мной охромела: на скаку она берегла свою правую переднюю ногу. Раненый воин рядом со мной буквально скатился с седла – я едва успел его подхватить, иначе он бы грохнулся оземь. К нему подошел спешившийся Кубер. Крепко ухватив стрелу за древко, тархан выдернул ее и отбросил в сторону. Затем он обернулся и с прищуром поглядел в сторону врагов. Я посмотрел в ту же сторону и почувствовал, как нутро у меня холодеет. Становилось ясно, почему наши преследователи не торопились с погоней: они дожидались подкрепления. Теперь всадников там была, по меньшей мере, дюжина. У нас на глазах нападавшие начали перестроение, растягиваясь цепью. В любой момент они могли начать наступление.

Ко мне подошел Беортрик, который вел в поводу гнедого жеребца. Вышколенное животное, несмотря на смятенность, бежало вместе с другими лошадями, отступая вместе с нами.

– Бери его и скачи отсюда прочь, – скомандовал саксонец, подавая мне поводья.

– А… а как же ты? – растерялся я.

– Я тебя нагоню позже. – Беортрик жестом указал на неприятелей: – Это так, кучка неучей. Скоро их спесь развеется.

– Кто они, по-твоему?

– Для аваров они слишком бестолковы. Наверное, кто-нибудь из окольных племен. Может быть, гепиды или кто-то из славян – этим только дай подраться!

Судя по всему, моя неохота покидать остальных была столь очевидна, что следующую фразу он сказал уже с раздражением:

– Зигвульф, это не твоя заваруха.

Кубер в это время, склонившись над раненым, запихивал ему под кольчугу какую-то подбивку, чтобы унять кровотечение.

– Как только Кубер со своими смогут позаботиться о себе сами, я тут же ускользну, – заверил Беортрик.

– Лучше все-таки поехать вместе, – попытался убедить я его.

В сумеречной глубине зрачков саксонца поигрывал огонек, одновременно задорный и опасный: ему не терпелось сразиться, и от боя он испытывал упоение.

– Если уедут сразу двое, эти ублюдки решат, что мы сломлены, – сказал он с мрачной улыбкой. – Если же ускачешь ты один, они могут решить, что тебя послали за подмогой. – Он ткнул пальцем в сторону сумы с драгоценным аварским сосудом. – Ты получил то, за чем приезжал. Встретимся на той заставе за рекой, если даже не раньше.

Я забрался в седло гнедого жеребца. Беортрик напутственно хлопнул его по крупу, и я пустил коня в легкий галоп. Через полсотни туазов я обернулся и увидел, что Кубер поднял раненого на ноги. Тархан все еще держал своего воина за плечо, поскольку тот едва стоял.

Мой отъезд оказался замечен врагом. От строя атакующих отделился один – он пустился за мной в погоню. Я пришпорил коня пятками, и он понесся гладко, быстро и мощно. Статный вышколенный жеребец был к тому же свеж, так что настичь меня у недруга не было никаких шансов. Очень быстро мой преследователь выдохся и сдался. Когда я обернулся в очередной раз, его уже и след простыл.

Тогда я снизил темп езды до размашистой рыси и поскакал на северо-запад. Примерный путь к великой реке и безопасности мне указывало послеполуденное солнце.

Несмотря на все мои старания, я никак не мог стряхнуть с себя тяжелую тревогу. Кубер и его воины совместно с Беортриком еще могли отразить второй приступ. Но слишком уж велико было каганово посольство, чтобы отбить у нападающих охоту и бойцовский пыл. Они продолжат наседать на Кубера и его людей, куда бы те ни отступали, выбивая их одного за другим. Мысленно я представлял, кто будет убит первым: тот раненый воин. Ранение помешает ему продолжать борьбу, и он вскоре отстанет. А следующим будет Беортрик. В своей самонадеянности он счел, что сможет уйти невредимым, но мне вспомнилось, как неуклюже он смотрелся на лошади. Опытность во владении оружием его не спасет. Он большой, ширококостный и тяжелый, и лошадь под его весом вскоре устанет. По сравнению с прирожденными наездниками-аварами высокий саксонец окажется легкой добычей. Более легкие и подвижные враги в конце концов отобьют его от остальных и обступят, ну а там его конец уже будет предрешен.

Я натянул поводья, и жеребец подо мной встал.

Сложно было в точности определить, почему я не мог бросить Беортрика. Отчасти речь шла о самоуважении. Я знал, что если ускачу, оставив его в грозной опасности, то это потом долгое-долгое время будет меня терзать. Но была и другая причина, смутная и расплывчатая, но вместе с тем самая существенная. Неким образом между нами образовалась связь. Природа этой связи, да и само ее возникновение были мне неясны, но существовали в моем уме неразделимо. Быть может, она зародилась в ходе долгих часов и дней, проведенных нами в дороге, или же выросла из взаимного уважения. В ту нашу первую встречу возле палат архиепископа Арна в Падерборне я разглядел в Беортрике многоопытного бойца, а он позже распознал, что я обладаю быстрым и действенным умом. Каким-то образом у нас получилось поддерживать друг друга. Не забыть мне и того скрытного кивка, которым он остерег меня прямо перед убийством Кайяма. Это уберегло меня от развязавшейся затем резни. И вот теперь у меня была возможность – если не сказать обязанность – оплатить этот долг.

Из всей сумятицы мыслей, кружащих в моей голове, одна была яснее других: обзавестись каким-нибудь оружием и примкнуть к бою. Я натаскивался, как кавалерист королевской стражи, так что копьем и мечом владел отнюдь не плохо. Долгие часы на кругу научили меня тонкостям ближнего боя. Тот раненый аварский воин в схватке уже не участник, и если его меч возьму я, то это, кто знает, может склонить чашу весов в нашу сторону.

Я развернул коня и поскакал обратно к кургану. От места стычки я отдалился на пару с чем-то миль и теперь принял меры к тому, чтобы приблизиться туда со стороны. Подъехав на достаточное расстояние, я остановился и тихо слез с седла. Коня я привязывать не стал – как я и ожидал, обученное животное опустило голову и стало мирно пощипывать траву, дожидаясь моего возвращения. Осторожно, на четвереньках, я подобрался к верхушке кургана и, прячась за высокой травой, глянул вниз.

С тяжелым сердцем я убедился, что свершилось наихудшее. Бой был кончен, и Кубер со связанными за спиной руками коленопреклоненно сидел на истоптанной земле. Он был сильно избит. Из глубокой раны у него на голове, постепенно запекаясь, стекала кровь – аварская укладка волос распалась, и длинные косы свисали к земле. В нескольких шагах от него лежали тела двоих аварских воинов, оба уже без доспехов.

В смятении озираясь, я нигде не замечал Беортрика. Последние следы боя виднелись у подножия кургана. Кусты и поросль там были изломаны, а земля взрыта и истоптана. В этом месте рядком лежало еще четыре трупа – за свою победу атаковавшие заплатили большую цену. Уцелевшие в большинстве своем теперь копались в мехах, сваленных грудой на землю, – кто-то, как видно, отловил беглого вьючного мула.