Мой взгляд привлекло шевеление возле того места, где нападавшие привязали своих лошадей. Там с правой рукой в перевязи стоял Беортрик. Его охраняли – но не очень тщательно, всего лишь двое.

Увиденного мною было достаточно. Обратно за курган я спускался уже с созревшим планом действия в голове.

Жеребец ждал там же, где я его оставил. Я сел верхом и размеренной рысью обогнул курган. Когда на виду появились недруги, я пришпорил коня, и животное рванулось вперед в броске. Я бросил скакуна прямо на привязанных лошадей, переднюю из которых он повалил копытами. В панике от невесть откуда взявшегося храпливого жеребца другие кони очумело заметались. Одного из караульщиков мой конь сбил с ног, через другого он просто перепрыгнул. Подлетая к Беортрику, я крикнул ему схватиться за сбрую. Вслед за мигом замешательства он победно рявкнул и, ухватившись здоровой рукой за стременной ремень, поскакал рядом не хуже скакуна. Остановить нас не получилось ни у кого – мешали отдаленность и внезапность самого рывка. Те, кто в это время рылся в мехах, в молчаливой оторопелости уставились на нас. Без всякого движения. Что и дало нам возможность беспрепятственно отдалиться – тем более что их лошади разбежались.

Через полтораста шагов я замедлил ход жеребца до шага.

– Подходи с другой стороны и давай сюда твою здоровую руку, – сказал я саксонцу.

Он подчинился и обогнул коня.

– А теперь хватай меня за запястье, – подаваясь в седле вбок, велел я и, почувствовав его крепкую хватку, скомандовал: – Наверх!

Натужно крякнув, я качнулся обратно в вертикальное положение. Жеребец знал эти движения в точности. Четко в нужный момент его левое плечо ушло вниз, а затем выровнялось. Одновременно с этим рослый саксонец был поднят с земли и сумел перебросить одну ногу через спину лошади позади седла.

– Ого! Где ты этому научился? – выдохнул он, обвивая здоровой рукой меня за пояс. Жеребец пускай и не с прежней скоростью, но все же вполне ходко пошел рысью.

– Потренируйся с мое в конной страже Карла, – ответил я. – Однако лошадь должна быть обученной, чтобы поднимать на себя тяжеленного пехотинца.

– Вот это спасение так спасение! – воскликнул саксонец и, к моему изумлению, расхохотался.

* * *

Стоящие за всем случившимся причины он объяснил лишь к ночи. К той поре мы одолели, должно быть, с половину расстояния до границы. Признаков погони не замечалось. Несмотря на то что жеребец мог нести на себе двоих, мы садились на него по очереди – один ехал верхом, другой шел рядом. Учитывая обилие встречных ручьев и озер, воды для коня и для нас было в избытке, однако нам жутко хотелось есть.

Розовый закат дотлевал в тихих прозрачных сумерках, когда мы подыскали себе подходящее место для ночлега – укрытую лощинку под склоном поросшего лесом холма. Расседлав жеребца, я стреножил его поводьями, чтобы он невзначай не убрел. Затем я блаженно растянулся на земле, давая своим усталым мышцам расслабиться. Было донельзя приятно созерцать небо, считая в нем начавшие появляться звезды. Беортрик сидел неподалеку, сцепив руки вокруг коленей. Лицо у него было несказанно мрачным. Вокруг царила тишина, нарушаемая единственно хрупаньем травы, которую рвал губами наш конь. Ночь обещала быть прохладной. И вот, когда меня уже дымкой окутывал сон, я вдруг услышал голос Беортрика, тихий и серьезный:

– Спасибо тебе за то, что ты для меня сегодня сделал.

Секунду-другую смысл его слов оставался для меня неясен. Я был, можно сказать, ошеломлен: этот человек говорил на саксонском, моем родном языке. Причем говорил как уроженец тех мест. При первой же нашей встрече в Падерборне я подумал, что он родом из Саксонии. Но он все это скрывал и настаивал, чтобы мы разговаривали на франкском. Интересно, что же его подвигло на переосмысление своих желаний?

– Это все подстроил Никифор, – промолвил Беортрик. – Ты был прав, когда сказал, что замирение Кажда с Карлом вызовет у него неудовольствие. Обо всем этом он ведал едва ли не с самого начала.

Я опешил, поняв, что он имеет в виду нападение на посольство.

– Откуда же он прознал? – сев, начал было я и осекся. Ответ был очевиден. – Ему сказал ты.

– Он щедро платит.

– И ты, стало быть, знал, что на нас нападут?

– Да, но не знал где. И начинал уже думать, что этого не произойдет.

– Так кто же на нас напал?

– Думаю, это были славяне. Они постепенно заполняют области, брошенные аварами с уходом из Хринга. Никифор же поддерживает связь со всеми вновь прибывающими – славянами ли, булгарами[15] или еще кем – он дает им золото и использует их в своих целях.

Беортрик по-прежнему говорил со мною на саксонском. Я мотнул головой, пытаясь как-то прояснить в ней мысли:

– И как давно Никифор тебе платит?

– С той самой поры, как я стал сожителем той родовитой аварки. Поначалу он платил за обрывки сведений, которые я ему скармливал. А позже я уже стал действовать как его посредник.

– Значит, так ты узнал насчет заговора против Кайяма, – медленно произнес я. До меня начинала доходить степень вовлеченности Беортрика в замысел убийства. – Я обратил тогда внимание, как ты на сходе тарханов доливал вино в золоченый череп. Это чтобы Кайям побыстрее захмелел?

– То было предложение Никифора. С самого начала своего пребывания в аварской столице он склонял Кажда разделаться с Кайямом и стать каганом самому.

Мне вспомнились слова самого Никифора насчет того, что всему на свете он предпочел бы постоянную бучу среди аваров. Когда они заняты грызней между собой, это отвлекает их от замысла двинуться на Константинополь. Гадючий карлик, должно быть, был крайне встревожен нежданным последствием своего же заговора, по итогам которого Кажд решил возобновить с королем Карлом переговоры.

– Неудивительно, что он устроил посольству засаду, – рассудил я. – Мир между каганатом и Карлом не в интересах Константинополя. Так что мне повезло, что я остался жив.

Саксонец вздохнул глубоко и горько:

– А вот здесь ты заблуждаешься. Ты, наверное, думаешь, что я наймит, готовый брать золото от кого угодно. Но убить тебя я бы не позволил.

– Рад это слышать, – невесело усмехнулся я. – Видимо, для того ты и велел мне убираться из засады.

– Зигвульф, позволь объясниться. – Голос Беортрика был мягким, умоляющим, и это было для меня не меньшей неожиданностью, чем слышать его речь на саксонском. – Никифор знает, что договор между Каждом и королем Карлом возможно лишь отсрочить. Рано или поздно мир будет заключен через другое посольство. У карлика есть иной, куда более серьезный план.

Последовала длительная пауза: мой товарищ собирался с мыслями.