Когда я свернул за угол, то увидел,

Что мои звезды — на улице.

Их показывали по коммерческому ТВ.

Лу Рид

Гарик Хачикян припарковал свое такси возле «Макдональдса», заказал пару биг-маков, колу и запасся таким количеством салфеток, будто собирался косить под Фицджеральда или переписать энциклопедический словарь. Но писал Хачикян мало. Разве что ставил подпись в журнале, отмечая начало и конец рабочего дня.

У него был слабый желудок. Настоящее проклятие для таксиста, особенно во время пригородных поездок. Не помогал даже этот хренов имодиум. А все оттого, что приходилось жрать в дешевых забегаловках. Как только Хачикян подумал о домашней пище, его желудок плотоядно заурчал. Но уже через десять минут он урчал протестующе, набитый биг-маками и залитый теплой колой. Сочетание нездоровое. Тем не менее Гарик был сыт (надолго ли?) и смачно рыгнул, усаживаясь за руль. Завел двигатель «опеля», размалеванного черными и желтыми клеточками, будто шахматная доска, и включил радио, по которому передавали сводку происшествий.

Он знал примерно, что услышит. Маньяк, получивший прозвище Черный Дьякон, орудовал уже третью неделю. Весь город стоял на ушах. А легавые и подавно. Число жертв вчера перевалило за две сотни. Позавчера был введен комендантский час. Случалось, что такси Хачикяна обыскивали по нескольку раз на день. Он тоже пострадал — пока что косвенно. Он целиком зависел от клиентов — а тех становилось все меньше. Проститутки отсиживались в борделях, из уличных работали только самые отчаянные. Или самые нуждающиеся. Про добропорядочных овец и говорить нечего: после наступления сумерек город превращался в какой-то паршивый музей. Хачикян бывал в музее. Один раз. Лет двадцать назад. Ему хватило. Он был убежден, что музей — то же кладбище, только чуток почище.

Когда на рассвете он готовился топать в гараж, жена отговаривала его, но не слишком настойчиво. Понимала, что, лежа рядом с ней, он много не заработает. Чем же тогда была ее болтовня, если не проявлением вечного бабьего лицемерия?.. Все любят деньги. Все упирается в деньги. Деньги, клиенты, деньги — и жирная сука дома, ежевечерне протягивающая лапу, чтобы он положил в нее чаевые. ЕГО чаевые!..

Таков был замкнутый круг, который смертельно надоел Хачикяну, но выхода он не видел. Правда, иногда его подмывало разогнать свое старое корыто до максимальной скорости и влететь во что-нибудь, не снимая ноги с педали газа. А перед тем набить полный салон шлюх, истратив на них все деньги. Все до копейки, включая банковские сбережения. Чтобы не достались жирной суке!

Таков был его личный призрак свободы. Без всякой романтики. Романтика — это для сопляков. Гарик был зрелым мужчиной и знал, что в действительности никогда не позволит себе ничего подобного. Фантазии останутся фантазиями, призрак не обрастет горящей плотью. Какого черта? У него был долг. Если не перед надоевшей сучкой, то перед детьми. И Хачикян работал закусив удила. Несмотря на слабый желудок.

Сегодня дела шли не так уж скверно. Он подбросил какого-то чинушу до мэрии, доставил парочку гомиков в загородное гнездышко и даже был с ними вежлив, а перед самым перерывом отвез в ночлежку музыканта, отбомбившего смену в кабаке. У того работа тоже была не сахар. Двенадцать часов дуешь в мундштук, развлекая всякую пузатую сволочь и продажных девок («Сыграй двадцать раз одно и то же — и ты готовый клиент для психушки», — сказал музыкант), без праздников и выходных, все это за гроши и вдобавок можно схлопотать по морде пачкой купюр или просто кулаком… Музыкант валился с ног от усталости, однако Гарик мог разговорить мумию фараона. Хачикяну показалось, что он встретил родственную душу.

Приятно все-таки, когда хоть кто-нибудь тебя понимает! В результате улучшается настроение и даже пищеварение. Во всяком случае, Гарик до сих пор не ощущал никаких предательских позывов. Он надеялся, что день и закончится неплохо, когда около шести вечера получил наводку от диспетчера и вынужден был согласиться на сверхурочные. Он повыделывался для виду — знал, что означает поздняя ездка. Вечер пропал, зато завтра можно будет расслабиться. Риск, конечно, был, и немалый, но ни один маньяк не помешает Хачикяну заработать.

И все же Гарик проявил разумную осторожность. Еще перед выездом из гаража он снял с мизинца золотое обручальное кольцо и спрятал его поглубже в карман. Ручка рычага переключения скоростей была съемной, а сам рычаг полым; таким образом, стоило Гарику потянуть ее вверх, как в правой руке оказывался стилет с пятнадцатисантиметровым клинком. Если судить по телевизионным репортажам, Дьякон мог сожрать таксиста с потрохами, а стилет использовать в качестве зубочистки, но Хачикян считал себя как минимум двухмерным потребителем информации и потому не верил ничему, особенно тому, о чем вещают «говорящие головы».

По радио передавали инсценировку под названием «Мост вздохов», когда Хачикян въехал в квартал особняков, один вид которых говорил о том, что кое-кому в этой жизни не повезло. Гарик догадывался — кому именно. Он заранее проникся классовой ненавистью к очередному клиенту. Вопрос состоял лишь в том, кто это будет: какой-нибудь адвокатишка с гнильцой — из тех, которых вызывают, чтобы «уладить дело», или, возможно, один из врачей-шарлатанов, дерущих последнюю шкуру с таких, как Гарик, работяг, или богатая вдовушка с пекинесом, пускающая слюни во время просмотра мыльных опер. Того, что ему придется везти шлюху экстра-класса, Хачикян не ожидал — за такими обычно присылали лимузины.

Собственно, он ничего не имел против шлюх. Те иногда расплачивались с ним натурой, и это было куда веселее, чем взбираться на жену, рискуя перепутать складки. Более того, Хачикян искренне полагал, что шлюхами являются все поголовно, включая его самого. Разве он не торговал собой, раскатывая по улицам и предлагая свои услуги каждому вшивому мозгляку, у которого завалялась в кармане рваная пятерка? Как ни крути, выходило, что он, Хачикян, из разряда самых дешевых потаскух…

Все продавали себя — свои таланты, способности, мозги, тела, веру — все до единого, снизу доверху — и чем выше, тем дороже. Честно говоря, Хачикян был даже рад появлению Черного Дьякона. Он надеялся, что Дьякон наконец поимеет тех неуязвимых трахальщиков, усевшихся на самом верху пирамиды.

Он остановился перед литой оградой и посигналил. Женщина, которую он увидел почти сразу же, показалась ему воплощением наивных юношеских грез. И как это было мило с ее стороны, что она не заставила себя ждать! Красотка шла к нему по короткой аллее, слегка покачивая бедрами (не вульгарно и не вызывающе, а так, что у Хачикяна перехватило дыхание). Ее стройную фигуру окутывали сумерки, будто нежнейший драгоценный мех; лицо было освещено голубоватым светом фонарей, развешанных в аллее, отчего оно казалось сотканным из лунного света и загустевшей ночной страсти. На девушке было платье, сшитое не для того, чтобы уродовать совершенный силуэт намеками на нижнее белье. Но у Гарика отшибло сексуальную фантазию. Явление феи заняло каких-нибудь восемь-десять секунд, и на протяжении этого времени он приобщился к чистому искусству.

Потом он увидел через боковое стекло ее грудь, словно сделанную из тончайшего фарфора, и почувствовал, что по его вискам стекают ручейки пота. Чудо опустилось на заднее сиденье, залитое когда-то пивом, и скрестило неописуемой красоты ножки, попирая каблучками пол, заблеванный три дня назад каким-то пьяным уродом. Раздутых ноздрей Хачикяна коснулся дивный аромат, которого он просто не успел распробовать, потому что почуял впервые. Наверное, именно так пахли в раю запретные плоды… Как раз в это время парень, бредущий по Мосту вздохов, красивым баритоном жаловался на жизнь своему палачу.