— Я расскажу. Только, пожалуйста, не поймите меня превратно. У Хло и Полариса был тяжелый период в отношениях. Все люди проходят через это. Особенно, когда между ними большая разница в возрасте. Я думаю, это естественно.

— Конечно, — сказала я ободряюще.

— В эти периоды Поларис переставал давать денег. Хло чувствовала себя… нищей. Ну, вы понимаете. У нее ведь не было работы. Ей было тяжело.

— Как вы думаете, Хло пыталась заполучить деньги другим способом?

— Например?

Я замолчала. Не хотелось ранить чувства Ванды, оскорбляя память ее дочери. Но это единственный способ добыть нужную информацию.

— Шантаж. Как вы думаете, возможно ли, чтобы Хло пыталась шантажировать людей?

Ванда не рассердилась. Просто откинулась на спинку стула и посмотрела на розы над головой, обдумывая вопрос:

— Возможно. Я точно не знаю. А она что, шантажировала кого-то? Именно поэтому вы спросили?

Я не ответила ей прямо:

— Она была способна на такое?

Ванда поставила чашку на блюдце и вздохнула:

— Может быть. Как я уже сказала, моя дочь была сложным человеком.

— Перед ее смертью вам не показалось, что у нее больше денег, чем обычно?

Ванда нахмурилась:

— По правде говоря, да. Я знаю, потому что она давала их мне. Хотя я и не просила. Она была в курсе, что я коплю деньги на место в галерее в центре города. Однажды, за три месяца до смерти, она объявилась, не позвонив. Застала меня врасплох. Я приготовила ей ланч. Она дала мне чек на сумму в 25 тысяч долларов. Заявила, что на эти деньги я смогу купить часть галереи. А потом, неделю спустя, позвонила и сказала, чтобы я не беспокоилась о своей закладной. Она сама все заплатит за меня.

Впервые за то время, пока я сидела в гостях у Ванды, она расплакалась:

— Я-то решила, что она получила деньги от Полариса. Оказывается, она шантажировала кого-то? Ох, в этом вся Хло. Сделала такую гадость, а потом одарила меня деньгами. Такая жестокая и заботливая одновременно.

На следующее утро я собиралась отправиться в Оджай и расспросить Блэкмора о его отношениях с Хло. Но вместо этого пришлось поехать к Лили. Один из ее помощников позвонил на рассвете и сообщил, что Лили вернулась из Японии и сможет втиснуть меня в свой график, если мне удастся приехать к десяти утра. Я завезла детей в школу и приехала раньше. Помощник Лили провел меня в комнату для завтрака. Стол был накрыт на четверых. На столе стоял нежно-голубой фаянсовый сервиз, и были разложены хрустящие белые салфетки. В вазе того же цвета торчал огромный букет благоухающих роз персикового цвета. Стеклянный кувшин со свежевыжатым апельсиновым соком влажно поблескивал в середине стола. Из кофейника шел пар.

— Наливайте себе сок и кофе. Повар подаст завтрак через минуту, — сказал помощник. — Как только Лили с матерью закончат занятия йогой.

В этом расследовании меня хорошо кормили. Это делало беременность в некотором роде приятным состоянием.

— Беверли здесь?

— Они с мистером Грином приехали из Сакраменто пару дней назад. Их дом в Лос-Анджелесе ремонтируют, поэтому они остановились здесь.

Я прочла уже почти половину «Лос-Анджелес Таймс», когда появился отец Лили. Он неуклюже ввалился в комнату в велосипедных ботинках, держа под мышкой шлем. Черные велосипедные лосины обтягивали его мускулистые ноги, а лайкровая футболка с французскими логотипами плотно облегала грудь и плечи, оставляя обнаженными рельефные бицепсы и загорелые руки. Его волосы были так коротко подстрижены, что невозможно определить их цвет, а в одно ухо он вдел маленькую золотую сережку. Разгоряченный и взмокший, он выглядел моложе своих лет, но его лицо было каким-то натянутым, будто разглаженным, и я не могла не усомниться, натуральна ли его молодость.

Улыбнувшись, он поприветствовал меня:

— Доброе утро.

— Здравствуйте.

— Пить хочется, — он выпил залпом полный стакан апельсинового сока и вытер рот тыльной стороной ладони. — Я помню вас. Мы встречались на вечеринке после развода Лили.

Когда развод окончательно завершился, Лили закатила большую вечеринку, где щеголяла в перекрашенном в черный цвет свадебном платье от Веры Вонг за девятнадцать тысяч долларов. Интересно, что она собирается делать с теми фотографиями, если всерьез хочет возобновить отношения с Артуром.

— Как дела в Сакраменто? Штат Калифорния все еще платежеспособен?

— Боюсь, вам придется спросить об этом мою жену. Я в основном слежу за политикой и наукой.

— Получается, что вы сейчас отошли от дел?

— Да, — кивнул он.

— А чем вы занимались? — Я смутно помнила, как пару лет назад Лили рассказывала, что ее отец ушел из политики. Учитывая, что в прошлом он жил в коммунах и выращивал марихуану, я представляла себе, чем он мог заниматься.

— Я был лоббистом в нескольких компаниях по защите окружающей среды. В основном это были общественные группы по борьбе с экорасизмом.

— Ах да.

Теперь я вспомнила, что читала о кампании, развернутой Рэймондом против правительства. Он хотел добиться выделения финансов для очистки общественных учреждений от вредного грибка.

Рэймонд выдвинул стул из-за стола и сел:

— Выборы Беверли положили конец моей карьере. Тяжело быть лоббистом и одновременно мужем спикера Ассамблеи.

Мне показалось, или в его голосе действительно прозвучала горечь?

— Мой последний проект был связан с заводом по утилизации отходов в Ричмонде. Мы оставили в дураках богатеньких белых юристов и докторов из Уолнат-Крик. И богатых белых либералов из Беркли тоже.

Мне вдруг стало неловко. В конце концов, я и сама белый юрист, и по сравнению с рабочим классом, то есть большинством населения Ричмонда, мрачного городка севернее Окленда, я считаюсь богатой. Хотя, с другой стороны, Рэймонда тоже нельзя назвать бедным.

Лили с мачехой спасли меня от подписания внушительного чека на пожертвования, дабы смягчить вину перед обществом. Они вошли в комнату, обе в черной одежде, в полуботинках и лайкровых штанах для занятий йогой. На Лили был топ с изображением Ганеши, индийского бога с головой слона. Наряд Беверли был проще — черный топ с вышитым санскритским символом «Ом».

— Как Япония? — спросила я Лили, когда она обняла меня, а мать сдержанно пожала мне руку.

— Хорошо, что выбрались из Лос-Анджелеса. Хотя и устали. В следующий раз я возьму с собой Сарасвати. В Токио нет ни одного учителя йоги.

— Сарасвати замечательная, — Беверли потянулась. — Не помню, когда я последний раз так уставала на тренировке. Честно говоря, впервые не болит шея.

Беверли была небольшого роста и крепкого телосложения, с копной равномерно окрашенных коричневых волос. Несколько широкоплеча для своей фигуры и полновата в талии. Но полнота не портила ее. Вероятно, в детстве она была коротенькой и толстой, но в зрелом возрасте приобрела определенную привлекательность. Казалась сильной и решительной. И была именно такой.