Женщина добродушно расхохоталась.

– Нечасто мне случается слышать такое обращение. Однако я вовсе не против, если вы будете называть меня «моя дорогая».

Я рассмеялся в ответ, и неловкость сразу прошла. Мы начинаем понимать друг друга, решил я и с грустью добавил:

– В наше время, мадам, таким мелочам придавали больше значения…

– Мне казалось иначе. Когда я вспоминаю свою молодость…

– Но давайте вернемся к вашей племяннице. Я так хочу увидеть ее веселой и счастливой, избавить ее от боли и тревог. Освободить мисс Р. – в наших силах, моя дорогая мисс Джонс.

– Объединить усилия и дать жизнь новому человеку? – без интонации спросила мисс Джонс.

– М-м… да, верно. Можно и так выразиться.

– Пусть хотя бы перестанет натыкаться на мебель, когда ходит по дому. Сначала я не могла вывести ее на разговор – она сидела, раскрыв рот и свесив руки, будто лапки, – потом ее словно подменили – она смеялась, кричала, была такая веселая и довольная, – а потом сбежала и, когда я вернула ее домой… – Мисс Джонс театрально вздрогнула. – Послушайте, постарайтесь войти в мое положение. – Она обезоруживающе улыбнулась. – Вы знаете, я ничего не смыслю в подобных делах и к тому же, боюсь, не особо сентиментальна. Я всегда была здорова в этом отношении и, как большинство людей, считала сума… душевную болезнь позором. – Она жестом попросила меня не перебивать. – Да-да, я прекрасно понимаю, как глупо звучат мои слова. Но, прошу вас, не забывайте: Элизабет росла, у нее был трудный переходный возраст, затем началась эта ерунда, а ведь окружающие ничего не замечали – благодаря мне, которая о ней заботилась. Я не только содержала в порядке дом, чтобы девочке здесь было хорошо, было чем гордиться, но и присматривала за этой безнравственной, порочной, вечно пьяной скотиной. За ее матерью.

Мисс Джонс резко замолчала и прикрыла глаза рукой, пытаясь совладать с нахлынувшими чувствами. Я сидел в растерянности, избегая смотреть на нее. Наконец, глубоко вздохнув, она подняла голову.

– Простите. Вы, должно быть, привыкли к подобным откровениям, доктор, но мне очень больно говорить такое о родной сестре. Пожалуй, налью нам еще бренди.

Несколько минут мы молча потягивали бренди, и я размышлял о печальных подробностях, которые только что узнал о матери мисс Р. Нарушила молчание мисс Джонс. Еще раз вздохнув, она сказала с усмешкой:

– Что ж, я открыла вам нашу тайну, и, кажется, мне стало легче. Я так долго пыталась забыть, какой была моя сестра, так долго не хотела верить, что это могло отразиться на Элизабет… – Она умолкла, а я лишь сочувственно кивнул.

Собравшись с духом, я поставил на столик свой кубок, тоже вздохнул и сказал:

– Я понимаю, вы понесли тяжелую утрату. Но зачем вы заперли Элизабет в комнате, когда умирала ее мать?

– Черт побери! Вы все-таки вытянули это из бедняжки. – Она рассмеялась, как будто я сказал что-то очень смешное, а когда заговорила снова, ее голос уже не был таким печальным. – Что ж, ладно, но имейте в виду: лучше бы вы этого не делали. Увидев мать Элизабет в то утро, я решила, что девочке рядом с ней делать нечего. Я всерьез испугалась, что состояние матери – я имею в виду то, что она умирала, а не душевное состояние – может плохо сказаться на Элизабет с ее чувствительной психикой. У нее был такой тяжелый подростковый возраст, и я подумала… – Мисс Джонс подняла глаза и, увидев мою улыбку, пожала плечами. – Вообще-то, – добавила она, как будто хотела оправдаться, – лет в пятнадцать мы и правда пережили настоящий ад.

– Уверен, вы сделали для нее все, что могли, – неопределенно отозвался я.

– А я уверена, что сделала даже больше того. Знаете, доктор, вы мне все больше нравитесь, и я, пожалуй, расскажу вам правду. Полагаю, вы этого добиваетесь.

– Если чувствуете в себе силы.

Она ухмыльнулась, снова напомнив мне Бетси.

– Что ж, – начала мисс Джонс, глядя в бокал, – думаю, вам стоит знать, какой была моя сестра. – Она с любопытством посмотрела на меня. – Знаете, бывают люди, которые как бы нечаянно наступают на тебя, потом возвращаются, просят прощения и тут же снова втаптывают тебя в грязь? Такой была моя сестра, красивая, хрупкая, нежная девушка – не то, что я. – Мисс Джонс замолчала, и мне даже показалось, будто она забыла, о чем рассказывала. Когда она продолжила, голос ее звучал холодно, почти бесстрастно. – Все, что ни делала, она делала в ущерб другим. Покупая новое платье, она обязательно выбирала то, что уже кому-то приглянулось. Она портила все, к чему прикасалась, порой даже не подозревая об этом. Каждый ее поход на танцы, или в гости, или на пикник расстраивал чьи-то планы: кому-то приходилось остаться дома, потому что она заняла его место в фургоне, или она появлялась ровно в ту минуту, когда парень хотел пригласить на танец другую девушку… Помню, однажды, – мисс Джонс странно улыбнулась, – из-за нее кому-то не хватило сэндвича. В общем, любое дело, включая выбор мужа, она ухитрялась делать не вовремя и не так. Не то чтобы я ненавидела сестру, нет, – сказала она, глядя мне в глаза. – Да и как можно было ее ненавидеть.

– Она была старше вас?

Мисс Джонс удивилась моему вопросу.

– Да, но всего на год. – Она молча поднялась и подлила бренди сперва мне, потом себе. – Когда… когда умер муж, с которым она жила в Нью-Йорке, сестра вместе с Элизабет вернулась сюда и поселилась у меня. Элизабет тогда было всего два года. Разумеется, сестра назвала дочь своим именем. Кому придет в голову назвать девочку Морген? – Она задумалась и с минуту молчала. – Единственное, что у нее не получилось прибрать к рукам, – деньги Эрнеста. Даже Эрнест, – медленно проговорила мисс Джонс, – видел, с кем имеет дело. Он понял то, что рано или поздно понимали все: если у тебя нелады с хорошенькой сестрой Морген, обратись к Морген – она выручит. Если бы вы были богаты и хотели, чтобы часть средств наверняка досталась вашей дочери, когда та вырастет, Элизабет Джонс – последняя, кому бы вы доверили свои деньги. Думаю, он хотел показать, что всегда хорошо ко мне относился, но адвокаты заставили его изменить решение.

– Так значит, ваша племянница унаследует его состояние?

– Через два месяца, когда ей исполнится двадцать пять. И когда она получит свои деньги, – мрачно добавила мисс Джонс, – то увидит, что ни пенни не было потрачено впустую, если, конечно, не считать пустой тратой ее образование. Что бы она там ни говорила.

Мисс Джонс грозно нахмурилась, и я поспешил ее заверить:

– Мисс Р. упоминала о наследстве. Уверен, став прежней, она будет благодарна за ваши труды.

– Если бы Эрнест считал, что мне нужны его деньги, – с горечью сказала она, – он бы отдал их мне.

– И правда, досадно, – согласился я, – что нам, помимо прочего, пришлось столкнуться с денежным вопросом. Случай и так довольно запутанный, и деньги здесь ничего не решают, разве что ощущение собственного благополучия успокаивает вашу племянницу.

– Моя сестра имела наглость заявлять, что будет тратить столько, сколько пожелает, накупит всего, что душе угодно, и ей все равно, кто будет платить. Разве я не разрешала ей делать все, что хочется? Хоть бы раз она меня поблагодарила. Я ничего себе не покупала, никуда не ходила – Морген ведь такая добрая, может и дома посидеть. По крайней мере, – злорадно сказала мисс Джонс, – я ее пережила.