Когда она моргнула, они потекли, оставляя на гриме завораживающий след.

У него возникло смешное желание наклониться и поцеловать эти слезы. Слизать соль с ее тела и сделать ее частью себя. Выпить ее печаль, для того чтобы хоть немного почувствовать свою.

Слишком поздно, подумал он.

Жесткость навязчиво напоминала ему, что слижи он ту теплую слезу, в его рту она обернется льдинкой.

— Не жалейте меня, — резко произнес он. — Никто не захочет женщину, когда она плачет.

Он видел, как горе потускнело, а источник эмоций высушен несогласием с ним, даже если его аргументы верны.

— Думаю, я не прав, многие мужчины наслаждались бы вашими слезами, а кто-то восхищался бы тем, как они переходят в плач, — поправился он, и порхающий в холодной груди колибри резко упал и умер в пустоте. — Вам повезло, что я не такой.

Он пристально поглядел на рану. Милли отлично поработала.

— Думаю, вы закончили.

Она, сузив глаза, посмотрела вниз.

— Да.

Он подумал, что она будет жестока и, наказывая его, рванет нить. Но она тихо и спокойно отрезала ее, завязала и наложила повязку.

И она, и он знали, что время пришло. Он видел это знание четко написанным на ее лице.

Арджент встал.

— Умойтесь, раковина и мыло тут, — указал он.

Чтобы смыть кровь. Поскольку там, куда он ее сейчас проводит, такой возможности у нее не будет.

И этот контракт Арджент не сорвет.

— Если вы думаете, что я войду сюда, вы лишились рассудка.

Из комнаты, в которой спал, Арджент бросил взгляд на сурово поджатые губы и скрещенные руки Милли, и обратно. Если в ближайшее время он не успокоится, он просто потеряет сознание из-за нехватки крови в голове.

— Мы договорились, что сегодня вы — моя, — напомнил он ей сквозь стиснутые зубы. — А это означает, когда и где бы я вас ни захотел.

И он указал на свою подстилку.

Арджент давно наблюдал за людьми и точно знал, что никогда прежде не встречал такого взгляда. В нем смешались остолбенелое возмущение и первородный ужас.

— Мне следовало бы предвидеть. — Она отступила на несколько шагов. — Вы криминальный психопат. Тронутый. Больной на всю голову…

— Что вы, черт возьми, имеете в виду?

Ее пальцы замерли на двери, которую он для нее открыл.

— Что? Этот… темный чулан. Я любимую собаку в таком не держала бы. Варварство. Говорю вам, ноги мой в нем не будет.

Почесав затылок, он взглянул еще раз. Комната размером с его камеру в Ньюгейте, и жили они в такой вдвоем.

— Вполне хватит нам обоим, — заметил он. — Ну, лежа наискосок, а если прямо, то ноги будут торчать из двери.

— На это я не пойду. — Она прижала руку к груди, словно пытаясь удержать сердце. Трижды оглянулась через плечо, отступая все дальше назад. — Вы меня не запрете.

— Но… снаружи даже нет замка. — Он закрыл дверь, покрутил ручку и снова ее открыл, демонстрируя, будто неразумному дитяти, как элементарно действует это нехитрое устройство. — Видите?

Что с ней не так? Она уставилась на его спальню так, будто в ней стояли средневековые орудия пыток. Прищурившись, он глянул в темную комнату и нахмурился. Его спальное место представляло собой всего лишь тонкий матрас на полу и пару одеял, но, конечно, никак не кровать. Когда он сразу же убрал из этого чулана полки, ему показалось, что он освободил чудовищно много пространства, хотя и недостаточно для железной девы[10] или тому подобного.

И до него лишь с большим опозданием дошло, что эту кладовку он выбрал потому, что все остальные комнаты в его доме были слишком просторны. Когда вся твоя жизнь прошла в тюремной камере, заснуть в просторном помещении нередко кажется затруднительным.

Конечно, для Милли это не так.

— Не знаю, какой извращенный маньяк, приведя меня во дворец, пригласил бы в кладовку, но я отказываюсь. Лучше попытаю счастья на улицах.

Она продолжила пятиться назад и вздрогнула.

Арджент шагнул к ней.

— Как, черт возьми, вы собираетесь…

— Господин Арджент, — материализовался из тени Уэлтон, как всегда благодушный и веселый.

— Не сейчас, Уэлтон, — огрызнулся Арджент.

— Но, сэр, — настаивал дворецкий. — Я пришел показать вашей гостье комнаты, которые я для нее приготовил.

Милли переводила взгляд широко открытых глаз с Арджента на его дворецкого и обратно с нескрываемым скептицизмом.

— Вы оба смеетесь надо мной?

Уэлтон фыркнул.

— Разумеется, нет, мадам.

— Я не отдавал тебе подобных распоряжений.

Прищурившись, Арджент пристально посмотрел на Уэлтона. Достался он ему вместе с домом и пришелся весьма кстати, но как-то Арджент ясно дал понять, что если тот донесет, когда он приходит и уходит, полиции, Арджент свернет ему шею.

Медленно.

За пять лет Арджент привык к эксцентричному старику. Тот знал свое дело и был кладезем информации о светском обществе и тех кругах, в которых теперь вращались Дориан и Арджент.

— Господин Арджент, я — английский дворецкий. И моя работа обеспечивать вас и ваше домашнее хозяйство тем, что может потребоваться, прежде чем недостаток замечен.

И он тоже заглянул за дверь, за которую уцепился Арджент, и, сморщив внушительный нос, презрительно фыркнул.

— Не пристало женщине, супруге или гостье, делить с хозяином… одну комнату, ей необходимо предоставить собственные покои, чтобы он посещал ее на досуге.

Милли сложила руки на груди.

— Это ваша комната… в которой вы спите?

Арджент молчал, не желая удовлетворять любопытство. И она подняла на него вновь наполнившиеся слезами глаза и посмотрела так, что у него скрутило живот. Он был бы очень признателен, если бы она выбрала одну эмоцию и остановилась на ней чуть дольше мановения ока. От стремительности, с которой она переходила от ужаса к презрению, а потом к состраданию, он чувствовал себя неустойчивей бумажного кораблика в шторм.

Он просто хотел ее. Сейчас. Он хотел целовать ее губы. Но не как тогда, в ее квартире, скованные страхом. Или сердитые после уступки в бане. Он хотел ее такой, какой она была тогда, в первую встречу в «Сапфировом зале». Голодной, жаждущей и смелой.

«Если вы не поцелуете меня, я умру».

Тогда не понял, что она имела в виду на самом деле. Однако чем дольше он был лишен ее губ, тем больший смысл обретали ее слова.