То же самое случилось тридцать пять лет спустя в Опере, о чем я скажу в свое время.

В памяти встают огромные окна и просторные двери, через которые в мою комнату в Эгревиле вливался дневной свет. В его сиянии я читал после обеда книжку «Побежденный Рим». И не мог оторваться, так она меня захватила. И нужно было, чтобы чтение мое прервалось лишь, как сказано у великого Корнеля, «при свете звезд, во мраке молчаливом»[31].

Следует ли говорить, что после этого я не мог удержаться и сразу же принялся за работу, написав за несколько дней всю сцену с Постумией из 4 действия? Вы можете, конечно, сказать, что я работал наугад, не распределив должным образом эпизоды согласно требованиям лирической оперы. Однако у меня уже было название — «Рим».

Воодушевление, вызванное во мне этой работой, не помешало мне все же подумать о том, что в отсутствие Александра Пароди (он умер в 1901 году) необходимо получить разрешение его наследников. Я написал им, но послание мое осталось без ответа.

Этой помехой я был обязан неверному адресу. Впоследствии вдова великого трагика сказала мне, что запрос не достиг места назначения.

Пароди! Он был поистине «мужем честным, опытным в красноречии», как это понимали древние. Я сохранил чудесные воспоминания о наших прогулках по бульвару Батиньоль, где, как мне представлялось, он был у себя дома! Как красочно он рассказывал о жизни весталок — он прочел об этом у Овидия, преданного их историографа.

Я жадно вслушивался в его живописную речь, где с таким энтузиазмом описывалось прошлое. Как возмущало его все, что не возвышало чувства, не согласно было с благородной гордостью, с величественной простотой формы, и сколь же прекрасно было это негодование, чувствовалось, что оно заставляет его трепетать до глубины души. Казалось, его пожирает пламя, оставляя на лице отпечатки душевных мук! Я восхищался им и любил его. Мне все время кажется, что сотрудничество наше еще не кончилось, что мы возобновим его там, в таинственных пределах, куда все мы идем, но откуда не возвращаемся.

Удрученный молчанием, что последовало за моим письмом, я забросил было работу над «Римом», и тогда в моей жизни появился Катул Мендес и предложил написать пятиактную оперу «Ариадна» для Гранд Опера. Об этом я вам уже рассказывал.

Прошло еще пять лет, прежде чем в 1907 году мой друг Анри Кэн пришел спросить меня, не желаю ли я возобновить наше с ним соавторство. Посреди беседы он заметил, что мысли мои, кажется, заняты чем-то другим. Это была правда. Я поведал ему свои злоключения с «Римом».

Мое мечта воплотить это произведение передалась Анри Кэну, и через два дня он привез мне разрешение от наследников. Они подписали контракт, в котором значилось, что оперу следует написать и поставить в течение пяти лет. И сегодня я счастлив поблагодарить за это мадам Пароди, даму редких достоинств, и ее сыновей, один из которых занимает высокую должность в министерстве народного образования.

В феврале 1910 года, как я уже говорил вам, дети мои, я оказался в Монте-Карло, где проходили репетиции и состоялось первое представление «Дон Кихота». Жил я на квартире, которая мне так нравилась — в отеле принца Уэльского. Я всегда возвращался туда с радостью. И могло ли быть иначе?

Комната, где я работал, выходила на городской бульвар, из ее окон открывался незабываемый вид. Прямо передо мной зеленели апельсиновые, лимонные, оливковые деревья; на горизонте из лазурных вод моря вставала скала, а на ее вершине виднелся замок — античная вилла, перестроенная принцем Монако.

В этом тихом и мирном жилище (что необычно для гостиниц), несмотря на наплыв иностранцев, все способствовало работе. В свободные часы между репетициями я написал увертюру к «Риму», а увез с собой восемь сотен полностью завершенных рукописных страниц партитуры.

Второй месяц своего пребывания в Монте-Карло я провел во дворце Монако. Именно там я и завершил свое произведение, погрузившись в его волшебство, очарованный и плененный им.

Когда спустя два года я слушал на репетиции увертюру в блестящем исполнении оркестра под руководством Леона Жеина, то подумал об удивительном совпадении: страницы, созданные здесь, в этой стране, прекрасно подходили театру, в котором сыграли оперу.

Я возвратился в Париж в апреле после пышных празднеств в честь открытия Дворца океанографии, о которых вам уже рассказывал, и тогда ко мне пришел Рауль Гансбург. Он явился спросить от имени Его Светлости, нет ли у меня готового произведения для него на сезон 1912 года. «Рим» был давно написан, весь материал для постановки готов, так что, по размышлении, я решил, что могу его обещать и подождать еще два года. Что и предложил.

Как я уже говорил, у меня есть обыкновение никогда не обсуждать произведение, пока оно еще не закончено полностью, пока весь материал не вычитан и не отпечатан. За выполнение этой важнейшей работы мне следует благодарить дорогих моих издателей Анри Эжеля и Поля-Эмиля Шевалье, равно как и дотошных моих корректоров, во главу которых я ставлю большого музыканта Эд. Лоренса. На этом я настаиваю, поскольку до сего времени бытует необоснованное утверждение: «Господин Массне спешит закончить свое произведение только тогда, когда готовится к его премьере». Пускай говорят! А мы продолжим.

Изучать партитуру «Рима» артисты начали только в декабре 1911, слушания проходили у Рауля Гансбурга на улице Риволи. Как прекрасны были наши певцы, когда Гансбург воодушевлял их, лично давая наставления! Представляя роли, он словно вдыхал в них жизнь, одновременно показывая, как это будет на сцене.

Увы, несчастная случайность уложила меня в постель в самом начале этих замечательных слушаний. Но каждый вечер, благодаря телефону, я со своего ложа следил за продвижением в разучивании «Рима».

Меня терзала мысль, что я, быть может, не смогу отправиться в Монте-Карло. Номой добрый друг доктор Ришардьер в конце концов разрешил мне ехать. Двадцать девятого января мы с женой выехали в страну нашей мечты.

Чудесный ужин на Лионском вокзале. Хороший знак! Это предвещает удачу!

Ночь, всегда столь утомительная в вагоне, проходит в мыслях о будущих репетициях. Чувствую себя хорошо.

Прибытие в любимую мою комнату в «Принце Уэльском». Опьянение! И снова хорошее самочувствие!

Замечательное свидетельство выздоровления, не правда ли?

Наконец чтение «Рима» встречено итальянским оркестром, певцами и хором с невероятной благожелательностью и теплотой, однако за эти горячие изъявления чувств мне приходится заплатить… простудой.

Какая ирония! Однако, чему же тут удивляться? Разве наша природа не