– А зачем вам тратиться? – нанизывая мясо на очередной шампур, сказало шофер. – Это же на казенные деньги…

– На казенные?

– Начальство выделило средства наличными. Часть этих денег, что предназначаются на питание, Коваль передал мне.

– А…понятно. Ну, если понадобится платить сверх «казенных», все равно говорите. Я при деньгах, так что не стесняйтесь, если что.

– Мне и для водительских нужд, а также на бензин и ремонт тоже выделили, – заявил Фомин. – На транспортные расходы, так сказать… Кстати… – Он на время отвлекся от своего занятия и посмотрел на Волкова. – Хорошо, что вспомнил… Алексей Иваныч, мне рано утром надо бы съездить в гараж к местному механику.

– Барахлит коробка передач?

– Тоже обратили внимание? Я ему уже звонил, он обещал сделать. Вернее, мы с ним в две руки сделаем, но нужно поставить машину на яму и требуется диагностический комплекс.

– Раз надо, так надо, – сказал Волков. – Вы человек опытный в таких делах, дядь Саша, вам виднее.

– Там на пару часов работы. Коваля я уже поставил в известность, он не возражает. Вы не против, Алексей Иванович?

– Нет, конечно.

– А если вдруг понадобится транспорт… и меня не будет на месте?

– Я позвоню коллеге в райотдел, он пришлет служебный. В крайнем случае, – Волков усмехнулся, – вызовем такси, тут это не проблема. А казна – оплатит.

Пока мужчины переговаривались, Анохина съела несколько ягод. Дождавшись окончания разговора, она, в продолжение уже своей темы, с той же милой, но несколько ироничной улыбкой, сказала произнесла:

– Очень даже представляю себе, Алексей. Будет все как у людей: семья, дом, дети…

– Будет не так, как у нормальных людей, а совсем по-другому, – возразил, подыгрывая, Волков. – Жена не будет знать, где пропадает ее муж. Что ж хорошего? Не будет лада и мира в такой семье.

– Так, так… Отчего же это? Волков что, заведет любовницу на стороне?

– Волков… раз уж речь зашла о некоем «Волкове»… имея такую работу с определенной спецификой, не будет располагать собой. И даже не сможет внятно объяснить своей половине, коль он вздумает связать свою жизнь с жизнью другого человека, чем он занимается.

– Ну… об этом можно догадаться.

– А главное, не сможет рассказать, где он пропадает – иногда неделями, а иногда исчезая на месяц-другой. Да и сам он не знает, где будет завтра или через неделю.

– Какую-то грустную картину вы нарисовали, Алексей… Так и я ведь дама незамужняя, – сказала она так, что Волков едва расслышал ее. – Как видите, я тоже из служебных поездок не вылезаю и пропадаю, – добавила Светлана уже громче.

– А куда это вы собрались? – спросил он, увидев, что Анохина переоделась в шорты и просторную майку, а в руке у нее пластиковый пакет. – Если не секрет.

– На речку… ополоснуться хочу. Пойдемте-ка искупаемся, Алексей, за компанию.

– А что… хорошая идея. Я с удовольствием.

– Только не задерживайтесь надолго, – сказал им Фомин. – Ровно через полчаса шашлык будет готов к употреблению.

Волков и Анохина поднялись по выложенной плиткой дорожке на невысокий холм. Задержались на несколько секунд, чтобы посмотреть с пригорка на лежащий левее – на север – в неширокой долине Красной город, постепенно отходящий ко сну.

Откуда-то из степи, от холмов, этих передовых дозорных кавказских предгорий, наползал сумрак; на востоке долины, в пригороде, уже лежала ночная мгла, кое-где расцвеченная точечками электрических огней, статичных и перемещающихся – там, где проходили пригородные улицы, где лежала лента краснодарского шоссе. Центр Краснореченска – как на ладони. Хорошо видны вычерченные горящими уличными фонарями и освещенными фасадами домов центральные магистрали; угадывался в надвинувшемся сумраке парк с двумя подсвеченными фонтанами. На юго-западной окраине, всего в трех-четырех километрах от пансионата, от того места, где они стояли, находился спальный район. В некоторых окнах пяти– и девятиэтажных жилых домов горели огни; а на плоских крышах домов все еще видны пурпурные блики уже почти скрывшегося за линией горизонта где-то далеко на западе, над Черным морем, дневного светила.

Алексей, подав руку спутнице, сошел вместе с ней по дорожке на другую сторону этого холма, к речке, притоку Красной. Речку, пожалуй, скорее можно назвать ручьем, поскольку ее ширина даже в самом месте впадения в Красную, до которого отсюда всего пара сотен метров, не превышает десяти-двенадцати шагов. Местные придумали несложное, но эффективное инженерное решение. Русло этого притока с одной стороны сузили, устроив вдобавок как бы ступенчатую терраску, по которой вода в несколько приемов, отбиваясь от каменных ступеней, стекала в расширенное и углубленное в это место ложе. Получился водоем с проточной водой, длиной метров в сорок и шириной в двадцать пять, с глубиной посредине около двух метров. Очень даже симпатичное местечко, особенно для данной местности.

Навстречу им, неся влажные полотенца, поднималась семейная пара. Когда эти двое ушли, перевалив через невысокий холмик, на берегу, посыпанном со стороны тропы чистым песком, остались только они вдвоем, Анохина и Волков.

– Ну? Чего же вы? – Анохина положила пакет с полотенцем и купальной шапочкой на одну из двух имеющихся здесь лавочек. – Ныряйте! А я – за вами.

Волков быстро снял майку. Коротко, в три-четыре шага разбежался; оттолкнувшись, нырнул в водоем. Поначалу, как показалось, даже как будто обожгло кожу; настолько вода была холодной… Днем, верно, она хорошо прогревалась на солнце; но сейчас, когда дневное светило зашло и в этот «бассейн» натекла свежая проточная вода, температура ее вряд ли превышала шестнадцать градусов… Вынырнул он уже на другой стороне. Чуть отдышался; дал организму несколько времени для адаптации. Затем уже спокойно, ленивыми саженками, поплыл наискосок, в сторону водной террасы.

В бархатистом южном небе с блестящими точками проклюнувшихся звезд открылся взору неожиданно яркий лунный серп. В мягком серебристом свете была прекрасно видна женская фигура на берегу водоема. Анохина успела снять одежду; она осталась в бикини и узком, плотно охватывающем нежные полушария грудей ярко-синем топе. Замерла, словно не решалась войти в воду… Длинноногая, с узкой талией, переходящей плавно, смягченно в округлую линию бедер, она в это зыбкое мгновение казалась не живой женщиной, а изваянной талантливым мастером статуей из теплого, посеребренного светом месяца мрамора. Но вот она сделала шажок к воде, и это секундное наваждение пропало.

В отличие от напарника по опергруппе, Анохина не стала нырять, но вошла в воду медленно, осторожно… Сначала вытянула ножку, коснувшись пальцами водной глади. Взвизгнула: «Ой! ой-ей! какая холодная!..» И лишь затем, войдя по пояс, погрузилась в воду и поплыла брассом, держа высоко голову в шапочке над водой.

Минут через восемь или десять, освеженные этим ночным купанием, они выбрались на берег. Волков на скорую руку вытерся захваченным из домика полотенцем. Он взял со скамейки шорты. Прежде чем надеть, полез в карман – за сигаретами и зажигалкой. В этот момент на его плечо легла женская рука.