конезавод в Шантильи. Рене была в восторге от перспективы вновь выбраться за город, но одновременно полна дурных предчувствий. Ферма располагалась довольно близко от Ла-Борна, и действительно, поезд на Шантильи шел через лес в виду их давнего замка. И под вечер в пятницу, на пути за город, Рене поневоле зажмурила глаза, не в силах смотреть на родные места; ей было невыносимо увидеть серую шиферную кровлю, на верхушке которой легкий ветерок лениво вертел все тот же старый, потрепанный непогодой флюгер, или закрытые ставнями окна, из которых она ребенком глядела на проезжающие мимо поезда. Собственное юное «я» представлялось ей призраком, что по-прежнему стоит в одном из окон и наблюдает за нею нынешней, сидящей в поезде.

Сестра ее матери, тетя Изольда, и кузина Амели встретили Рене и мисс Хейз на станции. Амели смотрела на Рене с некоторым любопытством, будто на экзотическое животное в зоопарке, и ее внимание тотчас вызвало у Рене досаду.

— За все время ты прислала мне только три почтовые карточки, — укорила Амели. — Мы хотим услышать все-все о твоих приключениях среди фараонов и пирамид.

Рене рассмеялась, вспомнив египетский пот, который до сих пор явственно чувствовала на спине, эти воспоминания о пустыне ни с кем не разделишь, и по возвращении во Францию они все больше казались запретными плодами из другой жизни в другом времени, в другой стране.

В дом тети Изольды, чтобы встретить Рене, съехалась значительная часть семейства — старые и молодые родственники, близкие и дальние. Но в лицах всех этих людей она угадывала какое-то ироничное и неприятное любопытство. До них, что же, дошли слухи о ее жизни в Арманте, о ее поездках в Каир, о забавах в постели виконта? Может, графиня, которая всегда так высоко ценила деликатность и считала важным сводить скандалы к минимуму, все-таки поделилась с сестрой? Хранят ли в семьях подобные секреты? Снова очутившись в их обществе, в кругу строго роялистского семейства, Рене было необходимо, как говорила мисс Хейз, вновь стать «благовоспитанной современной барышней». Она взглянула на кузину Амели, свою ровесницу, но по-прежнему девочку, с грязными ногтями, сальными волосами, в просторной, дурно сидящей одежде, и поняла, насколько переросла ее за последний год.

Тем же вечером Амели предложила покататься верхом в лесу, а когда они пришли в конюшни, Рене ужасно обрадовалась, ведь ее ждала давняя лошадь, Ильст, уже под седлом. Ильст узнал ее, заржал, забил копытом по полу денника, ему не терпелось снова бежать среди деревьев с любящей хозяйкой в седле.

В старом знакомом лесу для Рене ожило и кое-что еще из прошлого, густые тучные запахи земли, благоухающей миллионами истлевших листьев ее детства. Они с Амели спешились, чтобы поискать весенние грибы, и Рене вспомнилась другая прогулка не так уж давно и первый поцелуй, навсегда изменивший ее жизнь.

Наполнив корзинки, обе улеглись в траву среди вешних цветов на солнечной прогалинке, и Амели, которая, как чувствовала Рене, весь день на коготках ждала этой минуты, заговорщицким тоном сказала:

— У меня новости из Египта о твоем дяде Габриеле. Хочешь расскажу?

— Да нет, не особенно, — ответила Рене, прикинувшись равнодушной. Но потом вдруг спросила: — Кто же приносит сюда вести из Египта?

— Леди Уинтерботтом. Она заезжала два дня назад взглянуть на своих лошадей, которых держит в наших конюшнях.

— И что же она говорила?

— Так тебе вроде неинтересно?

Рене пожала плечами:

— В общем-то да.

— Она говорила, что виконт бил тебя до крови, — с жаром сообщила Амели. — И что ты жила с ним в Арманте как… как…

— Как кто?

— Как любовница! — победоносно воскликнула Амели.

— Смешно, — фыркнула Рене. — Леди Уинтерботтом — отъявленная сплетница. Она что угодно наболтает. Дядя вовсе не мой любовник. Слишком стар для меня. И довольно об этом.

— Еще она говорила, что твоя мать тоже была любовницей твоего дяди. И что ты отбила его у нее. Это правда, Рене? Все это правда? Скажи, прошу тебя!

— Нет, конечно. Правда в том, что у мамá уже довольно давно роман с мужем леди Уинтерботтом, лордом Гербертом. Потому-то старая сплетница и распространяет всякие злобные басни про нашу семью.

— Ты и впрямь дочь своей матери, — сказала Амели с некоторым завистливым уважением. — Здорово умеешь врать.

— Я не вру, — запротестовала Рене. — В нашей семье никто не врет.

— Лорд Герберт бросил твою маменьку в Каире ради рыженькой американки. Кстати, леди Уинтерботтом говорила, что твой дядя запер свой каирский дом и намерен его продать.

— Леди Уинтерботтом ничего не знает.

— Если услышу что-нибудь еще, расскажу. Мне тебя жалко, Рене. Ты плохо выглядишь, похудела, кожа желтая, как лимон. Ты больна или просто в любовной тоске?

— У меня анемия. От плохого питания в Египте, так доктор сказал.

Амели, не слушая, покачала головой:

— Если это от любви, то мне такое ни к чему.

— Довольно болтать о любви, Амели. Смешно ведь. И сделай одолжение, передай своим: все, что говорила леди Уинтерботтом, чистая ложь. Вообще-то я прекрасно знаю, что с рыжей американкой встречается дядя Габриель, а не лорд Герберт, и что дядя собирается на ней жениться. — Рене понимала, что подобный слух не поможет, но дойдет до Габриеля в Египте и станет ему маленькой местью. Виконт терпеть не мог рыжих, всегда твердил, что от них дурно пахнет. — Кстати, о рыжих. Что произошло с рыжим мальчишкой-конюхом Жюльеном? — поинтересовалась она. — Он до сих пор работает у вас?

— Ах, мой очаровательный Ланселот! — кокетливо воскликнула Амели. — Сказать тебе секрет, Рене? Мамà застала нас на сеновале, когда мы целовались! Сделала из этого сущую драму и отослала Ланселота в Англию, к какому-то конезаводчику. Он станет первоклассным жокеем.

Рене рассмеялась:

— Знаю, знаю. Но последний раз он зашел не слишком далеко; когда папà уволил его, он просто перешел от нас к вам.

Впрочем, от известия о Жюльене настроение у Рене совсем упало. Сперва обвинения по адресу ее и Габриеля, пусть и правдивые; потом напоминание о Габриеле, который сейчас один в ее любимом Арманте, где она когда-то недолго была царицей. Она надеялась, что дядя умрет от скуки и одиночества. А теперь вот последняя капля — ее маленький конюх, Жюльен, клявшийся ей в бессмертной любви и предлагавший жениться на ней, когда станет жокеем, — этот Жюльен целовал теперь ее уродливую, похожую на мальчишку кузину с сальными волосами и грязными ногтями.

— Скажи-ка, Амели, — ехидно проговорила Рене, — а чем еще вы с Жюльеном занимались на сеновале?

— Ничем, — поспешно ответила Амели, — только целовались.

Рене засмеялась:

— Как я погляжу, ты,