class="p1">— Это невозможно, ведь Габриель любит вас. И в конце концов мы пришли к соглашению, наш брак будет объявлен недействительным. Только ради вас я согласилась подписать этот документ.

— Ради меня? Но я его ненавижу. — Рене неожиданно расплакалась. — Я ненавижу его, сударыня. И не хочу возвращаться. Он вышвырнул меня. Сказал, что наши дети будут идиотами. Доктор моей матери написал, что он так говорил. Он тиранил всех нас, а теперь хочет сделать меня своей рабыней.

— Дети-идиоты — это вздор, — сказала Аделаида. — Вы посмотрите на чистокровных чемпионов, рождающихся от тесных родственных связей.

— Я не племенная кобыла, сударыня! — воскликнула Рене.

— Вы не ненавидите его. Вы любили Габриеля с самого раннего детства. И прекрасно знаете, что не пойдете замуж ни за кого другого. Он теперь ваш муж, запомните. Вам никогда не уйти от него.

Рене поняла, что тете известно все.

— Нет, он мне не муж! — вскричала она. — Я его ненавижу!

— Глупенькая девочка. И такая же вспыльчивая, как дядя. Вы все больше похожи на него. — Аделаида, впервые не сдержав теплое чувство, погладила Рене по волосам. — Будьте умницей, дитя. Вы нужны Габриелю. Вернитесь в Армант. Обещайте мне, что не бросите своего мужа.

— Но я сейчас люблю другого, — сказала Рене.

Аделаида заключила Рене в объятия и тоже заплакала.

— Нет, дитя. Вы не можете оставить его. Я лучше других знаю, какой Габриель трудный человек, но не мстите ему. Он не виноват. Не оставляйте его, когда он так в вас нуждается.

Ребенком Рене недолюбливала эту женщину, просто-напросто считала ее противной уродливой богомолкой, о которой вся семья за глаза доброго слова не сказала. Но в этот миг она поняла: невзирая на то, что Габриель женился на Аделаиде лишь ради денег, что они никогда по-настоящему не имели супружеских отношений, что у него было множество любовниц, включая ее невестку и племянницу, — невзирая на все это, тетя Аделаида по-прежнему любила мужа. И теперь, в объятиях тети, чувствуя на шее ее горячие слезы, Рене вдруг ощутила огромную нежность и симпатию к этой бедной женщине в серой рясе, в серой келье серого монастыря. Старая арабка, Умм-Хассан, была права, она и вправду голубка, и сейчас Рене больше всего хотелось отворить дверь и выпустить ее на волю, потому что и она тоже пленница Габриеля в этой тюрьме.

— Хорошо, тетя, я попробую, — сказала Рене, скорее чтобы утешить эту женщину, нежели действительно имея такое намерение. — Но не в пример вам, я не кроткая голубица.

Возвращаясь в наемном экипаже на станцию, Рене прислонилась к пышному боку мисс Хейз, искала утешения и покоя, как в детстве.

— Вы знали, что Аделаида была в Каире и виделась с Габриелем? — спросила она. — И что он был очень болен?

— Да, знала.

— Почему вы не сказали мне?

— Потому что ваш дядя запретил.

— Она по-прежнему любит его.

— Они оберегают друг друга, — сказала мисс Хейз. А затем в той странной манере, в какой обычно молчаливая гувернантка порой роняла зернышки мудрости, добавила: — Запомните, дорогая, в повседневности и вообще на протяжении всей жизни дружба важнее любви. Может статься, благодаря своей жене ваш дядя усвоил сей урок.

5

Через несколько дней после поездки Рене в монастырь к Аделаиде Адриан в восемь утра негромко постучал в дверь ее комнаты.

— Приехал молодой князь, мадемуазель Рене, — сказал он. — Несмотря на ранний час, он настаивает поговорить с вами.

— Князь? — спросила Рене, открывая дверь. — Но я не знаю никаких князей. Как его зовут, Адриан?

— Он дал мне для вас визитную карточку, мадемуазель. — Дворецкий протянул серебряный подносик, на котором лежала красиво гравированная карточка.

— Господи, это же мой маленький паша! — воскликнула Рене, схватив карточку. — Проводите его в салон, Адриан, я сейчас спущусь. Мисс Хейз! — окликнула она гувернантку в соседней комнате. — Идите скорее сюда, причешите меня!

Рене надела самый красивый пеньюар и атласные шлепанцы и спустилась к молодому князю Бадру эль-Бандераху. Она была так рада видеть его, что со смехом бросилась ему на шею.

— Боже мой, что вы здесь делаете? — спросила она. — Я думала, что никогда больше вас не увижу.

— Дорогая, без вас Армант мертв! — отвечал Бадр в своей очаровательно романтической манере. — Я просто навещал отца и на обратном пути в Лондон решил заехать сюда. В последний раз прошу вас стать моей женой.

Рене словно бы на миг задумалась.

— Сожалею, Бадр, — сказала она, — но я недавно обручилась с другим.

Адриан, который принес им завтрак на серебряном подносе, вошел в салон как раз в эту минуту. Он был настолько поражен этой новостью, что поднос в его руках задрожал, тарелки зазвенели, и он едва успел, не уронив, поставить его на стол.

— Отчего вы всегда смеетесь надо мной? — спросил князь Бадр. — Как вы могли обручиться, вы же только что вернулись во Францию?

— Все произошло очень быстро, — сказала Рене, щелкнув пальцами. — С любовью часто так бывает.

— Что вы знаете о любви?

— Больше, чем вы воображаете, мой маленький князь.

— Ваш приемный отец никогда не даст согласия.

— Напротив, он будет счастлив отделаться от меня. И даже если он не одобрит, это не имеет значения. Мой жених плевать хотел на приданое. Он еще богаче Габриеля.

— Меня ваше приданое тоже не интересовало.

— Но вашего отца. Они хотели объединить наши земли. Мое приданое — плантации.

— Что подводит нас ко второй причине моего визита, мадемуазель Рене, — серьезно произнес Бадр. — Ваш отец нездоров.

— Да, я недавно узнала.

— Если бы не доктор Лиман и не мадам Аделаида, он бы умер. С тех пор как вы уехали, он все время оглушал себя снотворным и беспрерывно курил.

Рене легкомысленно рассмеялась:

— Виконт всегда обожал сигары. По-моему, все преувеличивают драматичность его состояния. Габриель любит быть в центре внимания.

— Не будьте ребенком, мадемуазель Рене, — перебил Бадр. — Я говорю не о сигарах, а об опиуме. Виконт стал зависимым. Немцы поставляют ему опиум через турецкую принцессу моего отца. Она готовит ему трубки, пока немчура ждет наших владений. Мне кажется, она их агент.

— То есть Габриель взял турецкую принцессу в наложницы? Мерзкая дрянь. Мне бы следовало догадаться.

— Это не имеет значения. — Бадр нетерпеливо взмахнул рукой. — Постарайтесь отвлечься от себя и своего уязвленного тщеславия, хорошо? Вы слышали, чтó я сказал о немцах?

— Не понимаю, о чем вы. Какие немцы?

— Среди нас в Арманте появились немцы, заигрывают с деревенскими, с нашими феллашками, а теперь пытаются скупать нашу землю. Немцы! Вы понимаете, что это означает?

— Сожалею, но я ничего