— Знаменитый шеф-повар!

А настоящий Ваня Ухов подошел, хлопнул меня ладонью по затылку и крикнул:

— Пересол на спине!

Тут все заорали: «Пересол на спине!» — и давай меня дубасить. В это время в столовой появились Павел Васильевич и Феня.

— Что случилось? За что они тебя? — спрашивает Павел Васильевич. .

— За то, что борщ соленый! — говорю.

— Как?! — возмутился Павел Васильевич. — А где вы были, Феня!

— Как это где! — обиделась тетя Феня. — Вы же мне велели за борщом присмотреть. Я солила и пробовала…

Тут мне все ясно стало. Выходит, пока я с Пашкой эти самые мослы грыз, тетя Феня борщ варила. Она же не знала, что Павел Васильевич это мне поручил. Вот мы вдвоем борщ и посолили.

А ребятам что? Они знают, что я сегодня шеф-повар, ну и давай меня за пересол благодарить по спине.

С третьим блюдом тоже чепуха вышла. Ребята на кухне так клубнику почистили, что ее только на три младших отряда хватило.

Павел Васильевич положение исправил. Он срочно из кладовой яблок выписал. И по две штуки тем дал, кому клубники не хватило.

После обеда время быстро к вечеру катится. В играх и массовках принимали участие все «пионеры» нулевого отряда. А на лагерном стадионе состоялась футбольная встреча: нулевой отряд с десятым играл, с самыми маленькими. Ну и смеху было!

На всех участках все благополучно прошло. В палатках и домиках чистота была образцовая, на территорию ни один родитель не проник, и все ребята проявили себя как отличные вожатые, педагоги и хозяйственники. Вот только со мной эта неприятность случилась. Хотел мне за это Коля Шибуков, как начальник лагеря, на вечерней линейке выговор закатить, но слова попросил Павел Васильевич и сказал, что Владимир Говорков не виноват, что вся вина на него одного ложится.

К торжественному спуску флага вызвали пионера нулевого отряда Ваню Ухова, то есть Абрама Соломоновича. Это всех удивило, потому что настоящего Ухова не за что было к мачте вызывать. Оказывается, Абрам Соломонович не смог долго бузить. Он по натуре человек спокойный и вежливый, без дела сидеть не мог, поэтому за время «тихого часа» он сочинил новую походную песню для нашего лагеря. И слова и музыку сам написал. За это его и вызвали к спуску флага. Нулевой отряд, уходя с линейки, пел эту песню. Там в припеве такие слова были:

Цвети, как весной,

Наш лагерь «Лесной»…

Ребятам очень понравилась новая песня, и вообще все остались Днем самоуправления довольны. Даже я.

Росинант

У нас в пионерском лагере на хозяйственном дворе работал конь. Не очень старый, но очень тощий: все кости сосчитать можно. Этого коня нам подшефный колхоз на лето одолжил, потому что для тяжелых работ он уже не годился. А в лагере на нем всякую легкую поклажу возили: постельное белье, матрацы, койки, продукты и другую мелочь.

Заведовал конем комендант лагеря, дедушка Василий: он и ездил на нем и кормил его. Звали коня Росинантом. Кто и когда ему такое прозвище дал, неизвестно, только он на него охотно откликался. Крикнешь несколько раз: «Росинант! Росинант!..» — покажешь ему хлебную корочку, и он сразу подойдет… Я книгу про Дон-Кихота читал и знаю, что доблестный рыцарь ездил в походы на своем коне Росинанте, а его оруженосец Санчо Панса — на осле, таком же толстом, как он сам…

Городские ребята часто бегали на хозяйственный двор, чтобы посмотреть на Росинанта, подарить ему хлебную горбушку или пару морковок. В городе теперь редко лошадь увидишь, их автомобили вытеснили.

Прибежал я как-то с Пашкой Снегиревым на хозяйственный двор, чтобы покормить Росинанта с руки сахаром. Я уж и не помню, где Пашка пять кусков сахару раздобыл. Прибежали. Смотрим, стоит Росинант, запряженный в телегу, голову опустил, а дедушки Василия нету. Кладовщик бегает вокруг, хлопает себя руками по бедрам и кричит:

— Вот чехарда! Вот чехарда! Василий заболел, некому в колхоз за картошкой ехать. У меня сейчас выдача продуктов, а на обед картошки нету… Беда, беда!..

Мы с Пашкой переглянулись и сказали кладовщику:

— Разрешите, мы поедем? Мы в колхоз каждую неделю ходим, дорогу знаем.

— Э-э-э, дорогу-то он и сам, без вас знает, — сказал кладовщик и хлопнул Росинанта по костистому крупу. — А вот вас-то кто из лагеря отпустит?

Тут как раз подошла наша старшая вожатая Рая. Мы ей все подробно объяснили и сказали, что будем нести полную ответственность и за коня и за картошку.

— Нужно ехать, — сказала Рая. — Без картошки оставаться нельзя. Только кто ее вам в колхозе даст?

— Дадут, им дадут, — сказал кладовщик. — Я уже все оформил, только получить осталось. Им и погрузят, не беспокойтесь…

— А я не за них беспокоюсь, — сказала Рая. — Они никуда не денутся. А вот сумеют ли с конем справиться? Успеют ли вернуться, чтобы картошка к обеду поспела?

Тут уж мы наперебой начали старшую вожатую уговаривать:

— Справимся, не маленькие! Только бы нам позволили…

— Ладно, езжайте, но никуда с дороги не сворачивайте. Если за час картошки не привезете, все без обеда останутся. Поняли?

Мы страшно обрадовались. Пашка спрятал сахар в карман и говорит:

— Это на потом! Будем в дороге коня поощрять, чтоб лучше нас слушал.

Мы вскочили на телегу и вместе схватили вожжи.

— Я буду править! — заявил Пашка.

— Почему это ты?

— А потому, что, во-первых, сахар мой. А во-вторых, когда я у дедушки в деревне был, научился конем править… Вот если вожжи влево дернуть, он влево пойдет, если вправо, он вправо пойдет.

Росинант посмотрел синим глазом на Пашку и утвердительно кивнул головой. Мне пришлось согласиться.

— Но, но! — крикнул Пашка и хлопнул коня вожжами по спине.

И мы тронулись.

— Вот выедем за территорию, заставлю его рысцой бежать, — сказал Пашка.

— Слушай, Пашка, — спросил я, — а почему Росинант все время голову опущенной держит?

— Кто его знает? Может, потому, что дедушка Василий заболел…

Как раз на этом слове Росинант остановился.

— Вот видишь! — говорит Пашка. — Все понимает!

Мы потом четыре раза хором «но» кричали, пока снова не двинулись с места.