на часы и сказала: «Мне пора идти пеленать Наташку». Сказала и исчезла. А Феликс Эдмундович взял его в свою машину, и они поехали.

Сначала машина быстро мчалась по улицам, а затем полетела в небо, прямо в облака, мягкие и теплые, как перина. Феликс Эдмундович ласково смотрел на беспризорного Вовку, гладил по голове, а потом похлопал по плечу и… поцеловал. У Вовы от радости так застучало сердце, что он проснулся. Оказывается, он сидел не в машине, а на перине, а вместо Дзержинского рядом сидела мама с Наташкой на руках. Мама целовала его, ласково тормошила и приговаривала:

— Вставай, лодырь! Вставай! Посмотри хоть на свою сестричку. Она у нас такая умненькая, красивенькая, мы ее за это все любим! — И положила рядом Наташку. Вова отвернулся и натянул одеяло поверх головы.

А мама продолжала:

— Ух, какие мы стали сердитые! Наташенька на нас будет обижаться…

— Еще я и виноват! — загудело под одеялом.

Когда мама унесла Наташку в другую комнату, Вова вскочил с постели и начал рыться в корзине со старой одеждой. Сперва он достал свои рваные штаны, которые даже бабушка не смогла починить, потом рубаху с двумя заплатами: одной на спине, другой на локте. Натянув все это на себя, он закрылся в умывальнике и пустил шумную струю воды, но умываться не стал. За столом он ел все, что ни давали. И даже макароны ел с хлебом. Две тарелки их съел. Это на всякий случай, если день-два голодать придется.

— Куда это ты так нарядился? — спросила, бабушка, разглядывая его странный костюм. — Не иначе, как с мальчишками на рыбалку собрался…

Больше она ничего не сказала, потому что в руках держала горячий утюг, а в кухне ее ожидали пеленки.

Вова встал из-за стола, схватил новую кепку, но, подумав, зашвырнул ее на шкаф. Потом подбежал к двери и тут почему-то остановился. Тоска защемила сердце. Стало страшно, даже в животе похолодело. «Неужели больше сюда не вернусь?» Однако тут же отмахнулся от этой мысли и объявил неизвестно кому: «Сказал — значит всё!»

По лестнице он скатился почти кубарем, но посреди двора снова остановился и стукнул себя кулаком по лбу. «Эх, размазня я, размазня! А еще в беспризорники лезу! Вышел чистенький, как из бани, и думаю, что поверят. Бабушка же говорила, что они с ног до головы в саже были… Нужно немедленно сажу раздобывать!»

Вова оглянул двор, но вокруг все было чисто. Дом был новый, и строительный мусор давно вывезли. Вдруг он услышал позади себя чей-то бас:

— Старшему Шубину привет!

«Почему старшему?» — подумал Вова и обернулся.

Перед ним стоял дворник дядя Петро и улыбался в усы.

— Стало быть, с младшенькой сестрицей поздравить можно?

«И он про Наташку!» — зло подумал Вова и резанул напрямик:

— Где тут у вас сажа находится?

— Сажа, говоришь? — понимающе подмигнул дворник. — Э-э, считай, мил-человек, что сажи у нас не было, нет и не будет, поскольку я ответственный за санитарное состояние объекта. А если тебе красочка какая-нибудь нужна, то беги в седьмой подъезд, там маляры работу кончают, у них и разживешься.

В седьмом подъезде действительно работали маляры. Под лестницей Вова увидел три ящика с краской: там был желтый, красный и темно-зеленый порошок. «Вот черт, хоть бы серая была! — подумал он. — Придется темно-зеленой мазаться». И, став спиной к малярам, сперва натер зеленым порошком руки, а потом щеки и нос. Теперь он был похож на карикатуру из «Мурзилки», но зеркала под руками не было, и он решил, что в таком виде может сойти за беспризорника.

Прикрыв ладонями лицо, Вова вышел на улицу. Сперва было как-то неловко, и он шагал вдоль стен, делая вид, что разглядывает их. Люди спешили по своим делам, и никто не собирался его жалеть, даже внимания не обращали.

«Так дело не пойдет, — решил Вова. — Нужно ходить посреди тротуара, против движения». И пошел. Но все, кто натыкался на него и наступал на ноги, только сердились и отталкивали в сторону. Целых два квартала прошагал он зря. Но вот возле магазина «Динамо», на витрину которого он загляделся, маленькая девочка с бантом на голове закричала:

— Мама, мама, смотри, клоун!

Вова начал искать глазами клоуна и тут только заметил, что все смотрят на него.

— Нет, доченька, это не клоун, — улыбаясь, сказала девочкина мама. — Это мальчик просто шутит.

— Я не шучу, я не клоун, — сказал Вова и, набравшись духу, выпалил: — Я — беспризорник!

Люди притихли и принялись внимательно его разглядывать. Вова попытался выжать из глаз слезы, но, когда из этого ничего не вышло, начал, заикаясь, говорить:

— У… у меня совсем никого нет… Совсем… Ни мамы, ни папы, ни… бабушки…

— Какой бедненький, бедненький, — сказала девочка с бантом. — На, возьми конфетку. — И протянула ему обсосанный леденец.

Вова брезгливо взял его двумя пальцами и сказал спасибо.

— Подумайте только, какие вежливые беспризорники пошли! — пожав плечами, удивленно сказала полная дама.

А другая, протискиваясь вперед, заявила:

— Хоть бы посмотреть, какие они, эти беспризорники! Лет десять о них уже ничего не слышно.

Тут девочка начала дергать маму за юбку и плаксивым голосом канючить:

— Ма, ма, возьмем его себе! Он у нас будет с Тузиком на коврике спать.

Люди засмеялись, а Вова подумал: «Вот дрянная девчонка, все дело мне портит!»

Но дело испортила не она, а опоздавший мужчина. Не зная, о чем тут шла речь, он спросил через головы:

— А ты из какой школы?

Вова не ожидал такого вопроса, и, растерявшись, ответил:

— Из шестнадцатой, во второй класс перешел.

— Ну и чудеса! — всплеснула руками женщина, которой хотелось «хоть бы посмотреть на беспризорника», а симпатичный старичок в пенсне сказал:

— То-то, я вижу, беспризорники нынче особые пошли: образованные, зеленого цвета! — и мазнул Вову рукой по щеке. Краска осталась на его пальцах. Старичок покачал головой и начал протискиваться из круга.

«Эх, балда я, балда! — подумал Вова. — И зачем я про школу сказал?! Теперь больше никто не поверит».

Люди действительно начали расходиться, и на этом, все, наверное, кончилось бы, если бы не тощая высокая тетка с двумя полными авоськами в руках. Она зло крякнула и пробасила:

— Да что вы смотрите на него! Тут дело