— Когда же мы отправляемся в путь?

Он не вынес бы другого ответа, кроме слова «сейчас».

Нацрей положил руки на плечи принца.

— Раз ты принял решение, то медлить не следует. Давай отдадим моих коз и овец на постоялый двор и укрепим хижину, чтобы она выдержала без нас зиму. Затем купим теплую одежду и провиант, и нашему отъезду уже ничто не будет мешать.

Сигурд наслаждался отдыхом у Нацрея, а во время разговоров у костра в его голове рождалось много новых идей. Но теперь он был рад, что вновь отправляется в путь.

Его путь вел в Вормс, к золоту.

Его путь вел к мести.

О том, что Сигурд собрался ехать вместе с Нацреем к Рейну, стало известно нибелунгам. Никто в мире не мог говорить о нибелунгах или их золоте так, чтобы они об этом не знали. Никто не мог зажечь свечу так, чтобы ее света не было видно.

Само решение оставить Сигурда в живых на корабле было достаточно спорным. А желание принца взять золото, чтобы использовать его в войне против Вульфгара, подтвердило наихудшие опасения нибелунгов.

Они были так близки к своей цели! Они уже получили золото, за исключением безвозвратно утраченных монет. Большую часть их сокровищ Гунтер вернул им. Кольцо, знак власти и смерти, его брат Гернот бросил в лесу, чтобы избавиться от проклятия. Но Гернот был мертв, и его грех отмщен.

Смерть Сигурда обеспечила бы лесным духам долгожданный покой. Равновесие богов было бы восстановлено, а нибелунги могли бы заняться тем, что их действительно интересовало — самими собой. Но теперь проклятие вернулось вновь, и Сигурд, последний из своей династии, мог превратиться в первого.

И вот он поставил цель забрать себе золото. Бестелесные карлики нервно шипели, скользя между деревьями своего родного леса, их тени прыгали от куста к кусту. Мог ли Сигурд стать им опасен? Мог ли он на самом деле присвоить себе их золото, как это сделал когда-то его отец? Уже не было Фафнира, который охранял сокровищницу, и в последние годы нибелунги жили скорее страхами людей, чем собственной силой.

Они решили собраться и посоветоваться. В темной влажной пещере, где до сих пор лежали чешуйки побежденного дракона, они кружили, проникая друг в друга, ощущая общие чувства и мысли.

В одном они сошлись достаточно быстро:

— Тооо… что вчерааа отдалиии… сегодняяя… заберууут…

Надменные духи винили во всем Брюнгильду и ее нежелание обречь Сигурда на смерть. Зачем валькирии вообще было вмешиваться? Знал ли об этом Один? Да и как могло существо, обязанностью которого было провожать воинов в царство мертвых, заботиться об этих воинах?

Они, конечно, готовы были и подождать. Если бы Сигурд умер на берегу и сгнил там, если бы он стал жертвой воинственных степных орд востока, нибелунги, не горячась, спокойно восприняли бы его смерть. Они могли бы прождать десять или двадцать лет, это не имело значения. Но он не принял их милости, не понял их испытания. Он мог бы пойти любой дорогой, которая вела прочь от Рейна. Но юный Сигурд был полон решимости выполнить свое предназначение, связанное с нибелунгами.

— Сердцеее отцааа… но ничемууу не научилсссяяя… знаяяя егооо судьбууу…

Бешенство нибелунгов усиливалось. В совокупности эти бестелесные существа так дрожали, что от этого дрожала земля и пылинки взвивались в воздух, словно кто-то в тяжелых башмаках топал рядом с ними. Ярость придавала нибелунгам уверенности.

Сигурд должен умереть.

— Егооо крооовь… в землеее… нашшшегооо лесссааа…

У них было достаточно времени, чтобы подготовиться. Без дракона, который мог бы защитить их, нибелунгам приходилось полагаться только на свои способности к обману и мороку. Все, что увидит Сигурд в их лесу, будет не настоящим.

— Каждый шаааг в никудааа… каждый взгляяяд — ложжжь…

Они приготовят для него ловушку. Большую и роскошную, так что истина покажется ничтожной по сравнению с ней. Сигурд останется в дураках. Он не коснется их золота и умрет с позором.

— Нашшш покооой… будет оплачееен смертьююю… наконец-тооо…

Но как одна капля молока может сделать мутным стакан воды, так и тут один-единственный голос выбивался из ритма шипения и шорохов, противясь сказанному:

— Никакого покояяя… толькооо месссть… никогдааа не обрестиии покой…

Хотя нибелунги, будучи отдельными существами, могли соединиться и ощущать себя целостным созданием, это не обеспечивало единого мнения. Стараясь говорить хором, они не могли отрицать, что в другое время каждый из них был сам за себя. Они напоминали стадо, одна из коров которого осталась на обочине. Те, у кого не было имени, знали и чувствовали, что один из бесплотных духов противился остальным.

Один — против всех.

Нибелунги не удивились, когда выяснилось, что это Регин, ведь именно он когда-то жил среди людей и его душа жила в теле из плоти и крови.

— Рееегин… Рееегин… Регинрегинрегин…

Они начали летать вокруг туманного сгустка со смешанным чувством ненависти и любопытства. Но Регин оставался спокоен. Его бестелесная сущность поднималась и опускалась, словно соломинка в море.

— Регииин… не защищай крооовь… внооовь…

Когда-то он был мудрым кузнецом, который с годами не старился. Солдат привел к нему беременную молодую женщину, королеву захваченного Хъялмаром Ксантена. Она носила под сердцем наследника трона. Он принял беглянку и после ее смерти воспитал мальчика по имени Зигфрид. Когда принц вырос, Регин пытался отговорить его от путешествия в Бургундию, чтобы не испытывать судьбую. Он запретил юноше бороться с драконом, хотя это и дало бы Зигфриду право на руку принцессы Кримгильды. Но все было напрасно. Чтобы покаяться, Регин соединился со своими собратьями. Нибелунги приняли его, и, находясь среди них, Регин испытал жестокость проклятия и кровь, которую оно вызывало.

Это было тяжелое, но справедливое наказание для тех, кто осмелился пойти против воли богов.

Но теперь… Регин не мог требовать смерти Сигурда, которой он должен был заплатить за вину своих предков. Это было как-то… неправильно.

Другие нибелунги стали спорить с ним, летая вокруг него.

— Нет покоооя без завершшшенияяя… нет завершшшенияяя без смертиии…

В этом споре нибелунги пользовались не только словами. Они обменивались чувствами и в круговороте движений искали единство, которого не могли достичь из-за упрямства Регина.

В то же время попытки Регина уговорить нибелунгов перейти на его сторону и снять проклятие великодушием не увенчались успехом, поскольку сообщество духов, много столетий знавших только месть и ненависть к живым, никогда бы не согласилось на это.

В монотонном гуле возмущенных голосов Регин позволил себе мысль, которой не поделился ни с кем. Идею, которую он не позволил услышать другим нибелунгам.