«Возможно, это наше проклятие. Возможно, мы ищем в других грех, который совершили сами».

В то же мгновение его дух стал тяжелым и темным.

Нацрей и Сигурд сели на торговый корабль в южном порту Британии. Хозяин корабля согласился довезти их до континента за работу на борту. Им даже удалось заработать пару монет, которые они отложили про запас.

Обогнув Ксантен, они направились к Рейну через земли франков, граничившие с королевством Вульфгара на западе. Нацрей немного удивился тому, что его друг не избрал кратчайший путь, но Сигурд не хотел посвящать араба в свои планы до тех пор, пока он не завладел золотом нибелунгов и не стал богатым человеком, а затем и предводителем войска.

Вечера перед сном Нацрей проводил в составлении дорожных заметок. Он исписал много листов, тщательно зарисовывая животных и растения и запечатлевая истории, которые им рассказывали по дороге. Сигурд не мог понять, зачем нужно описывать то, что произошло в течение дня, но, когда он спрашивал об этом Нацрея, араб только мягко улыбался.

— Любая глупость, которую мы совершаем, может стать уроком для последующих поколений, а каждое чудо, возможно, укажет путь другим.

Выполняя простейшую работу, они зарабатывали себе на обед и ночлег, который понадобился им, когда стало слишком холодно, чтобы ночевать под открытым небом, прислонившись спиной к стволу дерева. В тавернах им рассказывали о придворных новостях. В основном это были сплетни из вторых или третьих рук. Друзья слушали истории о богатой жизни короля франков и о трусливом Дагфинне, отдавшем Исландию Вульфгару. Некоторые наемники хвастались тем, что собственноручно отсекали головы исландцам, и Нацрею все время приходилось удерживать Сигурда от драки. Мудрый араб, наблюдая за поведением вспыльчивого юноши, догадался, что, несмотря на отсутствие каких бы то ни было королевских знаков Исландии на одежде его молодого спутника, герб этой страны был отпечатан с неосторожной гордостью в самой душе Зигфрида.

Сменялись королевства и города. А вместе с ними менялись и диалекты, и Сигурду приходилось быть очень внимательным, чтобы понимать трактирщиков и крестьян. Бывало, что в одной деревне какой-то предмет называли так, а уже в следующей совсем по-другому. Менялось произношение слов, и звуки из небных становились горловыми. На латыни почти никто не говорил, и было очевидно, что языки в королевствах все больше начинают отличаться друг от друга. Нацрей посмеивался, утверждая, что уже через три поколения франки и датчане, саксы и готы перестанут понимать друг друга.

Менялась и кухня. Франки готовили еду в основном в горшках, а не на вертеле. Вместо свиных ног они ели жирные сосиски и тушеную капусту, дарившую насыщение и избавлявшую от усталости. Травы и корни превращали жидкие супы в великолепные бульоны.

Развлечения ради Нацрей и Сигурд в долгих переходах между поселениями тренировались в искусстве фехтования на ножах и мечах. Любой наблюдатель — если бы таковой присутствовал на их поединке — поставил бы на молодого и сильного северянина и… оказался бы в проигрыше. Несмотря на свой возраст и довольно хрупкую фигуру, Нацрей оказался непобедимым. С кошачьей ловкостью араб уклонялся от атак, хватал Сигурда за ведущую руку, переводил удар вниз и бросал принца на землю. Часто Нацрей даже не пользовался оружием, с пугающей легкостью парируя удары. Время от времени Сигурду приходила в голову мысль о том, что его противник, вероятно, пользуется каким-то волшебством, но Нацрей это отрицал.

— Всегда лучше использовать силу тела, чем силу меча. Тот, кто слишком рассчитывает на свой меч, перестает верить в собственные кулаки.

Чем больше Сигурд наблюдал за своим другом, пытаясь чему-то у него научиться, тем больше он замечал пробелы в его биографии — времена, о которых обычно такой словоохотливый Нацрей никогда не рассказывал. Замечал Сигурд и умения, происхождение которых он не мог объяснить. Однажды они повстречали римского торговца шелком, с которым Нацрею пришлось вступить в перепалку. Араб говорил с ним на странном языке, и Сигурд совершенно не понимал, о чем идет речь. При этом вид у араба был мрачный, а взгляд пугающий.

И все же, несмотря на новые впечатления и волнующие переживания, это была не развлекательная поездка, а поход с ясной и опасной целью.

В лесах, простиравшихся на юго-запад от Ксантена, на горном перевале Сигурд и Нацрей спали по очереди, чтобы защитить себя от хищных зверей, голоса которых доносились со склонов гор. Удивительно, но на них напали вовсе не хищники, а лесные жители в кожаной и льняной одежде. Они подкрались к путникам безлунной ночью и потребовали у них кошелек или жизнь.

Шесть или семь грабителей окружили двух друзей и, угрожая им луками и мечами, потребовали деньги. Кровь исландского принца кипела от жажды битвы, но разум все-таки победил.

— Что ж, дружище, думаю, нам придется отдать наш скудный капитал, — сказал принц.

Однако Нацрей отреагировал совершенно не в своей манере:

— Там, откуда я родом, грабители не в почете.

Грязный главарь шайки, почесывая завшивленную бороду, презрительно рассмеялся и поднес меч к горлу Нацрея.

— Похоже, что этот сукин сын из восточных земель не ценит свою жизнь? — сиплым голосом спросил он.

Сигурд хотел броситься на помощь другу, но тот оставался спокоен.

— Я очень ценю свою жизнь, но, признаться, сильно сомневаюсь, что, отдав вам свои деньги, получу шанс дожить хотя бы до следующего дня.

Остальные грабители захохотали. Нацрей попал в точку: возможность призвать разбойников к ответу была весомой причиной для того, чтобы не оставлять живых свидетелей. Но лишь немногие жертвы осознавали это и вели себя с такой же невозмутимостью.

— Что ж, тогда я заберу деньги не у двух путников, а у двух трупов, — прорычал главарь.

— Не два трупа, а шесть, — уточнил Нацрей.

Последнее слово араба еще висело в воздухе, а разбойник уже согнулся пополам: колено Нацрея угодило ему прямо в пах. В темноте сложно было разобрать, что происходит, но в руках у Нацрея внезапно оказался короткий меч, и закатившиеся от боли глаза главаря выпучились, когда широкое лезвие полоснуло его по горлу. В течение всех этих недель Сигурд даже не заметил, что у его друга было при себе оружие.

Внезапное сопротивление жертвы и смерть главаря шайки обескуражили остальных грабителей, и их беспомощные стрелы, просвистев в ночи, воткнулись в землю, когда они наконец-то выстрелили из луков. Нацрей бесшумно прыгнул за дерево, выхватив в прыжке меч из руки падавшего на землю грабителя. Не глядя, он бросил тяжелое лезвие в одного из разбойников, и оно вошло тому в грудь настолько глубоко, что он упал на спину.

Теперь пришло время и Сигурду вступить в бой. У него было мало опыта, но сила молодости позволила юноше броситься на врага, стоящего рядом с ним, и опрокинуть его на мягкий лесной мох. Принц кулаками принялся избивать своего противника, так что тот не смог поднять руку с кинжалом.