– Лина…

Я уже говорила, какой Дэн красивый мужик? Уверена, что говорила. На него приятно даже просто смотреть. Он сидел, пил чай, рассказывал нам все это, и я любовалась им, как породистым котом на выставке, а сейчас вдруг каким-то образом оказалось, что он до сих пор обнимает меня, и его глаза очень близко…

Нет, граждане, это без меня. Он волнует меня, и мне приятно чувствовать его руки на своей талии, но это просто физиология, не более того, такие танцы не для меня. Физиологию я найду где угодно, а с Дэном мне бы хотелось подружиться. А уж когда подружимся, тогда, может, вобьем золотой гвоздь в колесо дружбы, он уже не повредит отношениям, а пока…

Я освобождаюсь из его захвата и делаю шаг назад. Совершенно ни к чему мне оказаться легкой добычей для едва знакомого Дэна, у которого, я уверена, есть постоянная женщина, а может, и жена. Не может такой мужик гулять на свободе, это даже не обсуждается. А я не игрушка и не девушка на одну ночь. И хотя я пока не слишком понимаю, кто я, но точно знаю, что именно сейчас мне не нужен Дэн, потому что он слишком многое поймет, если подойдет ближе, а я должна еще вытащить из неприятностей Мирона, причем так, чтобы не прознал ни Реутов, ни Фролов… Где он, кстати, слышал о Мироне? Ну, разве что подслушал, надо бы Ольге сказать, потому что это может стать опасной тенденцией.

И уж меньше всего мне сейчас нужно влипнуть в какие-то немыслимые танцы на льду с Дэном.

Хотя, безусловно, он стоит того, чтобы влипнуть. Но я не буду. Может быть, потом, после всего. Один раз… а может, и нет. Но уж точно не сейчас.

– Мы еще вернемся к этому разговору, – говорит он.

А, так это был разговор?

В доме тихо и тепло. Я даже сумела растопить печку. Надеюсь, Мирон не против, что я здесь похозяйничаю.

Я устала от постоянного присутствия каких-то людей рядом. Пусть даже это замечательные люди, но мне нужно побыть одной и подумать над происходящим, свести свои мысли воедино, потому что от разнообразных несистематизированных впечатлений у меня гудит голова.

Чтобы отвлечься от тишины, заполняющей дом и клонящей меня в сонливость, я принимаюсь убираться. Когда я занимаюсь чем-то типа уборки или глажки, мне хорошо думается. А потому я вытряхиваю дорожки на улице, вытаскиваю все кресла и стулья за порог, чтобы выбить их мягкую часть и вымыть, а освободившийся пол натираю до блеска. Я люблю уборку, у меня на этом пунктик. Я люблю, когда блестит сантехника и сияют краны, когда в доме пахнет чистотой, а на кухне вся посуда в идеальном состоянии. Никаких пятен жира, никакой накипи. И выстиранные шторы, и люстры, на которых нет ни пылинки. Мне в последние годы редко удавалось так прибраться в собственной квартире, а этот дом слегка запущен, и я с удовольствием отмываю его, разведя в воде моющее средство с хлоркой. И думаю о тех ужасных временах, когда чистоте не уделяли столько внимания и моющих средств еще не изобрели.

Тщательно намылив купленную специально ради этой уборки щетку, я натираю пол в спальне, в коридоре, доставая самые отдаленные уголки. Когда умерла бабушка, я делала генеральную уборку каждый день в течение нескольких недель, меня этот процесс успокаивал. Здесь на первый взгляд не грязно, если не залезать под кровати, диваны, на шкафы, если не рассматривать вблизи люстры и щели полов. А если во все перечисленное вникнуть, то можно спятить от грязи.

Тренькнул телефон – Матвей прислал эсэмэску. Вот неугомонный… нет, это приятно, конечно, но не тогда, когда руки по локоть в мокрых перчатках. Ладно, потом отвечу. Я несколько раз пыталась что-то сказать, и у меня уже получается, хотя голос похож на карканье вороны. Синяки на шее позеленели, кое-где почернели, вид, прямо скажем, неэстетичный, а следы пальцев стали совсем явными. Но сейчас можно не прятать синяки, и вообще можно не прятаться.

Отодвинув диван, я мою стену и пол. Гостиная заставлена старой мебелью, и я не знаю, почему он ее не меняет. Может, здесь жил человек, который был Мирону дорог, и это его мебель? Впрочем, я никуда не суюсь, только под диван и шкафы, а что там внутри, вообще не мое дело. Вот в серванте я все перемою и вытру пыль, но его полки открыты, так что ничье личное пространство не пострадает. Ну вот, теперь можно втаскивать дорожки, стулья и кресла.

Я взглянула на часы – начало двенадцатого. Я занимаюсь уборкой почти пять часов. За это время мои нервы пришли в норму, а мысли – в порядок. Что бы ни случилось, я точно знаю, чего хочу. А хочу я очень простых вещей: вытащить Мирона из неприятностей и иметь хорошую работу, которую я могу выполнять с удовольствиемей, за которую мне будут платить вменяемые деньги. А Матвей… тут я не уверена, потому что мы не знакомы в реальной жизни. А вирт – это вирт, даже голос по телефону не то, если вдуматься.

Снова звонит телефон. Безумные люди, к чему эти звонки, если я могу только слушать? Звонит Ольга, я нажму кнопку и просто послушаю, что она скажет.

– Лина, я сейчас к тебе приеду, откроешь мне ворота.

Ну что за фигня! Я хотела побыть одна. Я хотела завтра убраться в сарае и в гараже и во дворе сгрести листья. Мне спокойно в этом доме, я не понимаю, почему обязательно нужно сломать мне кайф, учитывая, что собеседник из меня сейчас ниже среднего. Ладно, я уже списалась с риелтором, и в понедельник мне покажут дом, который висит у них на сайте – не бог весть что, но все же там можно будет жить всем вместе. Уж туда никто не приедет без спросу.

За забором метнулся свет, я вдруг вспомнила, как когда-то давно я по ночам смотрела на пятна рассеянного света, которые метались по потолку и стенам нашей с Петькой комнаты – от каждой проезжающей машины свет фар преломлялся на стенах и потолке полосами и пятнами. Я совсем забыла то ощущение, когда все уже спят, а я лежу в кровати и смотрю, как светлая полоска передвигается по потолку и исчезает вместе с затихающим звуком двигателя. И как это уютно, и какое ощущение безопасности при этом возникает: там где-то чужие люди, машины, а я лежу в своей кровати, дверь заперта, рядом Петька, а в соседней комнате бабушка.

Но теперь все не так, Ольга точно не вызывает у меня ощущения безопасности. Я думаю, что она со мной возится, говорит приветливо, но так же легко и убьет, если решит, что это ей зачем-то нужно. И точно так же отвезет меня на остров, выроет яму – глину направо, грунт – налево, а потом будет прыгать, трамбуя. И ничего при этом не почувствует. Нет, я не осуждаю ее, просто думаю о том, что ей пришлось испытать в жизни, чтобы превратиться в такое. Хотя она хорошая, в общем-то, тетка, и я искренне к ней расположена.

Это все равно что подружиться с ягуаром. И знать, что в случае чего, он тебя съест и побежит себе дальше по своим ягуарьим делам. Иногда, глядишь, вспомнит, как весело мы играли – даже, возможно, на миг пожалеет, что никак нельзя было не съесть, так противно фишка легла, а пока не съел, так весело было! Но и только.

– Ворота запри.

Ольга выходит из машины и хлопает дверцей. Что-то очень скверное случилось, если она приехала сюда, еще и дверцей хлопнула. Обычно она этого не делает – в смысле, дверцу закрывает осторожно, а тут…