Среда, 04:00

Я ПРОСНУЛАСЬ ОТ телефонного звонка. Сердце колотилось как сумасшедшее, мне представилось, что я стою снаружи в темноте, а передо мной лежит человек. Звонок повторился, я резко села на кровати, постепенно узнавая очертания своей спальни. Дверь заперта на крючок изнутри, окно закрыто. Вокруг темно – утро даже не думало начинаться.

Третий звонок, я потянулась к тумбочке. Имя на экране расплывалось в глазах.

– Алло?

– Лив, прости, что бужу среди ночи.

– Беннетт?

Он говорил тихо и отрывисто.

– Я думал, что ты предпочтешь узнать об этом от меня.

– Что? Узнать что?

Ничего не понимая, я силилась сосредоточиться.

– Новость об Элизе.

Я не отвечала, все еще плохо соображая. Что с Элизой?

– Ее нашли вчера. В кемпинге. – Молчание; до меня начал доходить смысл его слов. – Передозировка.

Я резко выдохнула, как будто получила под дых.

Машина «Скорой помощи», которую мы с Натаном видели вчера у гостиницы. Они ехали за ней?

Сколько времени прошло? Как долго сообщение гуляло по чатам, пока не достигло Беннетта? Никто, кроме него, не стал бы мне звонить.

– Но она жива?

Я уже знала ответ. Он звучал в его голосе. В звонке среди ночи. В отрывочных словах. Беннетт пытался сообщить мне страшную новость осторожно, тем самым только оттягивая ее неизбежность.

– Нет, она… – Он замолчал. – Ее нашли в одном из пустых домиков. Вчера, когда туда заселялась новая пара. Прошло слишком много времени, Лив. Было слишком поздно.

Мой мозг клинило на деталях. Почему в кемпинге? Она же уволилась, съехала… как она вообще там оказалась? Будто детали были очень важны, будто могли изменить смысл услышанного. Будто нелогичность обстоятельств отменила бы и остальное, вернула бы все на место.

– При чем тут кемпинг?

– Рядом нашли ее машину, набитую вещами. – Беннетт помолчал. – Лив, ты как?

– Что? Не знаю.

Перед глазами все поплыло. Я вскочила, бросилась к двери, дернула ее – заперта на крючок. Мне не хватало воздуха.

– Я перезвоню, – выдохнула я, отбросив телефон.

Вытащила из шкафа стремянку. Царапанье металлических ножек по полу не оставляло сомнений в реальности происходящего. Так же, как и холод пола под босыми ногами. Крючок, до которого я едва дотянулась. Хрип в горле, предупреждающий о том, что я вот-вот задохнусь, если не глотну свежего воздуха.

Паническая атака. Я ее узнала, но остановить не могла.

Наконец я распахнула дверь и выскочила в коридор. Держась за стену, я добрела до гостиной, оттуда к выходу и наружу – на крыльцо. Я стояла, схватившись за голову, заглатывая ночной воздух и уговаривая себя: «Это всего лишь паника, она пройдет, только дыши». И тут я поняла, что плачу.

Вернувшись в дом, я услышала дребезжание приборов в ящике на кухне – как обычно, когда закрывалась задняя дверь. По пути щелкая выключателями, я думала: «Элиза со своими дурацкими шуточками». В кухне никого не было, дверь заперта.

В памяти возник образ медленно поворачивающейся ручки в моем кабинете. Может, кто-то дернул дверь, пытаясь войти с заднего крыльца?.. Я щелкнула выключателем, но свет снаружи не зажегся. Беннетт заменил лампочку на переднем крыльце, а теперь перегорела эта.

Плохо я заботилась о доме, латая по ходу дыры, вечно опаздывая с починкой. Слишком расслабилась на новом месте, в новой жизни. Потеряла бдительность. Не желала замечать опасность, даже когда та подступила к порогу, надеялась, что она улетучится сама по себе.

Я перестала искать Элизу после звонка предыдущему работодателю. Пошла у Беннетта на поводу – а следовало бы прислушаться к своей интуиции. Он меня уговорил и оказался не прав. Нечего было его слушать, нечего было ему вообще звонить. Я же чувствовала неладное, как раньше чувствовала то же в матери, и ничего не сделала.

Надо было продолжать ей названивать. Отправлять сообщения. Ехать и расспрашивать ее знакомых – ту же Эрин, например. А теперь Элиза умерла. В одиночестве, в кемпинге, в четырех смыкающихся стенах, откуда больше не выбраться.

Образ Элизы продолжал преследовать меня в собственном доме: вот она присела на край кровати, глядя в окно; вот готовит яичницу на кухне. Я закрывала глаза и слышала ее голос: «Мне так страшно, Лив». Хотелось за что-то зацепиться, вспомнить последние сказанные ею слова. Но все путалось, таблетка затуманила тогда сознание, и последние проведенные с ней минуты канули в небытие вместе с другими недоступными мне воспоминаниями.

Повернуть бы время вспять. Повести себя иначе. Позвонить в полицию и настоять: «Она пропала. Это на нее не похоже, я беспокоюсь». Протянуть ей руку помощи, повести себя как настоящая подруга.

Действуя на автомате, я оделась, собрала сумку, заколола волосы. Все это я с таким же успехом могла проделать и во сне. Я слышала, что сомнамбулы все делают машинально, повторяют привычные действия, движимые мышечной памятью. В таком состоянии человек вполне может одеться, зашнуровать ботинки, выйти из дома на улицу. Может взять ключи и сесть в машину. Может открыть ящик и достать оттуда нож.

Вполне.

Больницу заволокло какой-то мрачной дымкой. Меня беспокоила судьба других медсестер, их пациентов. Но жизнь как будто просачивалась ко мне сквозь стену, я чувствовала себя и действовала отрешенно, как в замедленной съемке. Никак не могла стряхнуть с себя заторможенность.

Просматривая за обедом почту на телефоне, я не понимала, что читаю. И даже прочтя дважды и поняв, что от меня хотят, я не испытала должного волнения.

Журналисту требовалось подтвердить некоторые факты: что мое имя Оливия Мейер, адрес, даты учебы в колледже, текущую должность и прочее. Просил ответить до полудня. Часы показывали 12:03.

Никаких эмоций.

Из ступора меня вывел телефонный звонок: следователь Ригби. Хорошо хоть не лично заявилась.

– Хотела вам сообщить, – начала она вместо приветствия. – Мне утром звонил журналист, расспрашивал о деле.

– Сама только что прочитала. Ничего не поняла. Какое отношение это имеет к Шону Колману?

Все вопросы касались подтверждения фактов, которые можно найти в открытом доступе. Ничего связанного с событиями пятницы.

– Послушайте, Оливия. Я не дала никакой информации, но у них ее уже предостаточно. И они намеревались выведать еще больше. Все выйдет наружу, я не могу этому воспрепятствовать. Я честно пыталась.