Оба человека стояли на коленях и истово крестились. Зарецкий замер с выкаченными из орбит глазами и трясущейся нижней челюстью. И тут вдруг мертвый во гробе – пошевелился! Я вздрогнул всем телом. Люди повалились ниц. Мой сосед вскрикнул и закрыл лицо руками. Я же, словно месмеризированный, продолжал смотреть на бедного Ленского.

Движение его во гробе становилось заметнее. И вдруг он, по-прежнему с закрытыми глазами, приподнялся. Сел. Минула ужасная минута – и тут он отчетливо, очень явственно произнес:

– Это сделала она.

Ужас обуял меня. Я дернулся всем телом и… проснулся.

Я, в отличие от барышень российских, Мартына Задеку не читаю, но видение Зарецкого на краю разрытой могилы заставило меня задуматься. Я и без того собирался, как уже сообщал вам, сделать ему визит и навести разговор на поединок. Однако теперь стал размышлять: а не замешан ли мой старый друг в том убийстве? В убийстве, в котором я так долго обвинял себя самого и которого, как мне теперь кажется, не совершал?

Я не потрудился следовать приличиям и не стал упреждать о своем визите. Напротив, решил, что застать Зарецкого врасплох будет полезно для успеха моего предприятия.

Я немедленно велел закладывать. В отличие от моего сна наяву нашлись и слуги, и кучер. Спустя полчаса мы уже катили по пыльной дороге к имению старого сплетника.

Зарецкого я застал одного в гостиной – в халате, с трубкой. У его ног на персидских коврах ползали дети и лежали две борзые. При виде меня вся группа пришла в радостное движение.

– Онегин, ты ли это! – воскликнул хозяин, с кряхтением поднимаясь со своего места. Он заметно обрюзг и постарел. – Что ж ты не дал знать заранее, что прибудешь? Закатили бы обед на славу!

Он обнял меня. Собаки обнюхали мои ноги. Мальчик лет трех повис на мне с криками: «Скажите папе, чтобы сделал мне коляску».

– Какими ветрами, Онегин, занесло тебя снова в наши пенаты?

Не дослушав ответа, Зарецкий крикнул супругу. Явилась его Катерина, простоволосая, босая и беременная. В самых строгих выражениях хозяин, подбоченившись, отдал ей с десяток распоряжений – касательно детей, собак, блюд, напитков, слуг, нарядов, а также трубки для меня и овса для моих лошадей. Если бы Катерина и впрямь была его рабой, как ему хотелось то показать, тогда (замечу в скобках) вряд ли ему следовало отдавать столь много указаний.

Катерина с поклоном удалилась, сам же хозяин повел меня демонстрировать свое имение – еще более обветшавшее и запущенное, чем в прошлые мои, четырехлетней давности, визиты к нему. После демонстрации собак, новой поилки для них (конструкции самого Зарецкого), а также солнечных часов, им собственноручно построенных, мы прошли в столовую.

В течение обеда я был принужден отвечать на тысячи вопросов о самочувствии и состоянии тысячи петербургских знакомых хозяина – притом я сомневаюсь, что хотя бы половина из этих генералов или статских советников ведала о его существовании. Наконец, наступил момент, когда я улучил возможность поговорить о своем деле. Мне показалось, что моего визави следует спрашивать о былых происшествиях напрямик, без обиняков.

– Помнишь ли ты дни, предшествовавшие моей дуэли? – спросил я.

Я не сомневался, что Зарецкий помнил их более чем прекрасно. Уверен, что убийство на поединке соседа из Красногорья составляло главную пищу его сплетен в истекшее четырехлетие.

– Ты, Зарецкий, был тогда секундантом. Ты говорил кому-то, кто не принимал участия в поединке, – где и когда он состоится?

– О чем ты, Онегин! – воскликнул он. – Как бы я мог?! Ты что же, хочешь сказать, будто я человек бесчестный?!

– Оставь, Зарецкий! Неужто ты думаешь, что я проехал столько верст из Петербурга, чтобы оскорбить тебя?! Я знаю: ты человек чести, прямой и благородный. Прости, я ни в коем случае не хочу бросить на тебя тень. Потому и спрашиваю тебя напрямик, как друга: кто мог воспользоваться моим поединком, чтобы убить несчастного Ленского?

– Как?! – воскликнул владетель Заречья. – Почему ты решил?..

– Когда я приехал в тот день на место поединка, волнение помешало мне рассмотреть все вокруг. Я был сосредоточен на дуэли. На том, чтоб целиться. Чтобы не дрогнула рука. Но ты-то! Ты обозревал тогда поле боя с холодной головой, трезвым рассудком. Что ты видел там?

– Вас! Вас с Владимиром! И как вы шли друг к другу. Как целились. Как ты стрелял в него.

– А ты заметил, что я метил не в Ленского – а поверх головы его?

– Ты стрелял мимо?! – Он выглядел совершенно пораженным.

– Да, Зарецкий.

– Намеренно?

– О, да.

– Зачем же?

– Мне жаль было юношу. Я не хотел убивать его.

– Но почему ты не выстрелил на воздух?

– Он мог воспринять такой жест как мое новое оскорбление. Довольно того, что я опоздал в то утро на поединок. Представь: я демонстративно выстрелил бы в воздух. Но он? Оказался бы он столь же милосердным, как я? Я не мог знать заранее. Быть может, гнев ослепил его – а мне совсем не улыбалось получить пулю в грудь в ответ на свое великодушие.

– И ты нарочно целил мимо?! О, нет, я не заметил. Кто же тогда застрелил несчастного пиита? Может быть, ты все же промахнулся? И убил Ленского нечаянно? Того не желая?

– Нет, Зарецкий, не я пролил его кровь. – Я не стал углубляться в детали и повествовать о пуле. – Но скажи: оглядывал ли ты тогда округу? Не приметил ли чего-то странного подле?

– Что бы я мог заметить?

– К примеру, различал ли ты в то утро мельницу? – попытался я навести его. – Не видел ли ты чего-то (или кого-то) удивительного возле нее?

– Мельница? Хм. Она оставалась от меня сбоку и за спиной. А я не отрывал взгляда от вас с Ленским. А почему ты вдруг спрашиваешь? Сколько лет прошло!

Делать нечего: мне пришлось рассказать бывшему секунданту о своих сегодняшних нежданных находках – внутри березы и на полу мельницы. Хоть я взял с моего конфидента честное благородное слово сохранить наш разговор в тайне, я почти не сомневался: назавтра он нарочно поедет по окрестным помещикам, чтобы о нем поведать – конечно, всякому под большим секретом.

Слушал он меня во все уши, а когда я закончил, воскликнул:

– Вот оно как?! Ты полагаешь, кто-то воспользовался поединком, чтоб безнаказанно пристрелить Владимира? О, я слыхал о подобных шутках! Но не ожидал, никак не ожидал, чтобы в нашей глуши, в О-ском уезде, могло случиться подобное!

– И тем не менее.

– А знаешь ли? – Хозяин Заречья вдруг принял вид чрезвычайно проницательный. – Я знаю, кто это сделал!

– Интересно, кто, по-твоему?

– Мосье Трике! – выпалил мой конфидент.