Однажды днем, сидя во внутреннем дворе под деревом ним, пока Судха штопала носки Рамеша, я спросила, не устала ли она от всей этой работы по дому.

— Почему именно ты должна отдавать грязное белье прачке и забирать его, проверяя всё ли на месте? Почему именно ты должна каждый день составлять список покупок, выдавать специи и резать овощи для приготовления обедов и ужинов? Почему именно ты должна бегать на террасу и проверять…

— Но, Анджу, — перебила меня с удивлением Судха, — никто меня не заставляет, мне нравится помогать свекрови. Кроме того, она уже немолода и не так уж здорова, она всю жизнь работала не покладая рук…

По-моему, миссис Саньял была крепкой, как кожа аллигатора, и готовой пережить нас обеих на десятки лет. Но Судха всегда была склонна видеть только то, что хотела.

— Слуги делают всю тяжелую работу, но ты же знаешь, как это бывает… — тут Судха с умудренным видом покачала головой, прямо как миссис Саньял. — Они разденут тебя на ходу, если ты не будешь приглядывать за ними ежеминутно.

О, моя принцесса из Дворца змей, неужели ты упала настолько низко?

Я не унималась.

— А тебя не беспокоит, что Рамеш постоянно уезжает в командировки, оставляя тебя одну со своей семьей?

Судха пожала плечами.

— Он ничего не может поделать с работой, к тому же это и моя семья. А когда он дома, он очень добр, так что мне не на что жаловаться.

Мне захотелось вытряхнуть эти банальности из ее рта. Неужели ей было довольно доброты, словно она была бездомной собакой? Мне хотелось сказать ей: «Хорошо, Ашока ты забыла, но как же твои другие мечты? Как же собственное дело? Дизайнерская одежда, тафта, шелка, атлас и воздушные кружева?»

Неужели это и был брак, это погружение в посредственность? Одна мысль приводила меня в ужас.

Солнечные пятна скользили по лицу Судхи, когда она взяла порванные штаны одного из мальчиков и продолжила штопать. Ее стежки были очень аккуратными и точными. От игры света в вечернем пыльном воздухе лицо Судхи стало каким-то затуманенным, словно она сидела далеко от меня, похожая на анемону на дне моря, которая может исчезнуть в вихре песка при малейшем изменении течения.

Внезапно я поняла, как хрупко было ее счастье.

Какое я имела право судить мою кузину за тот образ жизни, который она выбрала, чтобы выжить? Какое имела право разочаровываться от того, что она больше не видела себя героиней романтических сказок? Кто я была такая, чтобы говорить, что маленькие радости не так важны, как страсти, которые разбивают жизнь?

Поэтому в оставшиеся дни я старалась принять всё как есть. Мы говорили о наших мамах и старом доме, обо всём прекрасном, что случалось там. Я хвалила Судху за новые вкусные блюда, которые она научилась готовить, и просила добавки. Когда Рамеша не было дома, я спала с Судхой в одной кровати и, когда она засыпала, прижималась лицом к облаку ее волос, разметавшихся по подушке, и вдыхала аромат, чтобы увезти его с собой в Америку.

Когда пришла пора прощаться, мы долго стояли обнявшись. Замужество усложнило наши жизни, разделило нашу верность и привязанность между другими людьми, вывело нас на иные орбиты женской судьбы. Открытия нам предстояло держать при себе. Никогда больше мы не смогли бы жить вместе, как в детстве — когда наши привязанности были просты и нераздельны. Это было бы слишком опасно.

Но какие расстояния не разделяли бы нас, сердца наши всегда будут неразлучны.

В Калькутте на вокзале меня встретил Сингх-джи. Я села в машину, откинулась на знакомое удобное кресло и закрыла глаза. Насколько проще были путешествия, которые я совершала на этой машине в детстве, хоть тогда я и не считала их таковыми. Из моих закрытых глаз катились слезы — не только из-за боли расставания. Причина была и в воспоминаниях, одно за другим всплывавших в голове. Как во время нашей прогулки втроем Рамеш обнимал Судху, но как только появлялась его мать, он даже не смотрел на кузину. Как летела миска с чатни, брошенная отцом Сунила, и во все стороны летели коричневые брызги. День, когда соседка пришла в дом миссис Саньял с внуком, а та, как всегда твердо, улыбнувшись, сказала: «Скоро и я вам буду показывать своего внука». Блестящие, как лезвие ножа, глаза Сунила, стоящего лицом к лицу со своим отцом. Попойки и любовные похождения. Не думай, что я ничего не знаю. Позже, в постели, Сунил даже не стал утруждать себя отрицанием этих обвинений.

— Что-то не так с Судхой-диди? — вопрос Сингх-джи заставил меня вздрогнуть от неожиданности. За все годы, что я его знала, он никогда не начинал разговор сам. На фоне темной бороды его лицо в шрамах казалось бледнее, чем обычно. Конечно, он ведь волновался! У них всегда с Судхой были особенные отношения, дружба заговорщиков, установившаяся с тех пор, когда Сингх-джи останавливал свою машину, чтобы Судха могла раздать свои сладости. Кроме того, он очень сильно рисковал, когда помогал Судхе и Ашоку. Я пожалела, что не подумала об этом раньше и отказалась от того, чтобы Сингх-джи вез меня в Бардхаман. Теперь, скорее всего, он очень долго не увидит Судху, потому что миссис Саньял не позволит «Натун-бау» куда-либо ездить.

— У нее всё хорошо, — успокоила я Сингх-джи. — Она всем очень нравится в новом доме.

— Да, им повезло, — многозначительно кивнул Сингх-джи головой и тут же с мягкостью добавил: — И вашей новой семье тоже повезло.

Повинуясь внезапному порыву, я спросила:

— Сингх-джи, как ты думаешь, мы будем счастливы в домах наших мужей? — но тут же с досадой подумала, что сделала это зря. Ну что мне мог сказать пожилой человек кроме ничего не значащих традиционных слов: «Да, конечно», — или: «Будем молиться об этом».

Но я ошиблась.

— Вы должны сами строить свое счастье, Анджу-диди, — сказал Сингх-джи со страстью, которая меня поразила. — Вы должны быть мудры, чтобы разглядеть его. А если счастья нет, несмотря на все ваши усилия, нужно что-то делать и с этим.

Мне хотелось спросить, что можно сделать, чтобы удержать ускользающее счастье, но мы уже подъезжали к воротам, и в конце разбитой подъездной дороги я увидела стоящих под потрескавшейся мраморной аркой мам, с напряженными лицами, которые были похожи на колеблющиеся на ветру огоньки.

Иногда, когда я думала, что с тех пор, как я надела на шею Рамеша свадебную гирлянду, прошло уже больше трех лет, мне не верилось в это. Дни, похожие друг на друга, гипнотизировали своей ровностью, словно поверхность бассейна, куда никогда ничего не падало: ни листа, ни камня, ни человеческой жизни. Я знала, что во мне нуждаются, знала, что нравлюсь своей новой семье. Потому не чувствовала себя несчастной.

Даже секс с Рамешем — а спустя несколько месяцев, когда Рамеш положил свою руку мне на грудь, я позволила ему взять то, что принадлежало ему по праву — был лишь незначительным беспокойством. Я обнаружила, что если очень постараться, то можно не думать о том, что делают с моим телом.