Я была очень рада, что жизнь Анджу, судя по письмам, очень отличалась от моей. Размеренный ритм моей жизни довел бы ее до отчаяния — я поняла это еще во время ее короткого визита. Ее беспокойство, хоть она и пыталась его скрыть, передалось мне и повлияло на остальных. Мальчики были капризней, чем обычно, а Рамеш, напротив, был еще тише. А моя свекровь, которая обычно была занята хлопотами по дому, приходила буквально через каждые двадцать минут под самыми пустячными предлогами, словно следила за мной и Анджу. Поэтому, когда моя кузина уезжала, мне было грустно, но несчастной я себя не чувствовала. Как бы я ни любила ее, она напоминала мне обо всём, от чего я отказалась.

Может быть, и было хорошо, что теперь всё, что нам оставалось друг от друга — наши письма. Письма были настолько удобнее и проще людей. В письмах мир можно было ужать до крохотного окошка, приукрасить, как отретушированную фотографию. Это больше относилось к моим письмам. А письма Анджу переполняли чувства и мысли. Но так как они были заключены в безмолвный белый прямоугольный лист, я могла спокойно читать их, не заботясь о том, что откровенность и честность Анджу могут кого-то задеть.

Но даже с письмами иногда бывали проблемы. В семье Рамеша почту приносили в обед. Как только я замечала мелькнувший среди счетов, журналов для мальчиков и реклам аюрведических лекарств голубой конверт из Америки, сердце мое тут же начинало биться быстрее. Я брала его и, открыв, очень быстро просматривала, едва понимая половину, потому что уже через минуту моя свекровь спрашивала, как дела у Анджу. По ее холодному и сдержанному тону я понимала, что она считала нужным, чтобы я показала ей письмо. Но как бы мне ни хотелось ее одобрения, я не могла сделать этого, потому что пообещала Анджу, что не буду показывать ее письма свекрови.

Вечером, когда все расходились по комнатам, я шла в ванную. Я включала тусклую лампочку и, прислонившись к баку с водой, читала письмо — уже медленно, вдумчиво, стараясь запомнить каждое слово. В шорохе листов слышался страстный голос Анджу, пытающейся показать мне свой новый мир. Я представляла ее спальню, шелковое покрывало на кровати, которое мы купили с ней на ярмарке в Майдане, вазу с сухим камышом, который они с Сунилом нарвали на прогулке; ужин в китайском ресторане, куда они ходили в прошлые выходные. Я пыталась повторить шепотом необыкновенные, экзотические слова: чоу-фун, му-шу, тушеный тофу, радуясь, что в жизни Анджу так много нового и интересного. В следующем письме я обращалась к ней «Анджу, повелительница палочек». А когда я узнала из ее очередного письма, что у нее начались занятия в местном колледже, и прочла описания странных американских стульев с прикрепленными к ним маленькими столиками, то плакала от радости.

На следующий день, когда я оставалась на кухне одна, я доставала из-за пазухи письмо, которое я не вынимала всю ночь, и бросала в огонь кухонной печи. Я смотрела, как оно, скручиваясь, превращается в пепел, и думала о том, как Анджу избавляется от моих писем. Хотя, конечно, у нее не было особых причин для этого. Мои письма были спокойными и пресными, как детское пюре из риса и молока. Потому что теперь у Судхи, которая когда-то была хранительницей секретов, не было ни одного секрета, которым стоило бы поделиться. Я решила, что в новой жизни, которую я построила на пепле моей любви и боли, мне не нужно счастье. Каким безупречным и обыденным было мое существование. Но только до сегодняшнего дня.

* * *

В доме царила суматоха — из Бахрампура к нам в гости приехала тетя Рамеша, Тарини — сестра его покойного отца. И приехала не одна, а со старшим сыном и его молодой женой, служанкой, шофером, доктором и несколькими обедневшими родственницами, которые были ее наперсницами и шпионками. И свекровь решила произвести впечатление на всю эту толпу, даже если ей придется умереть.

Как мне рассказал Рамеш, соперничество длилось десятилетиями, оно возникло в тот день, когда моя свекровь только-только вышла замуж, а тетя Тарини, сама еще будучи совсем девчонкой, посмотрела на миссис Саньял, сморщила нос и сказала: «О боже, эти украшения твой отец подарил тебе на свадьбу? У нас даже служанки носят украшения получше!» Моя свекровь была из небогатой семьи, ее отец даже был вынужден заложить свой дом, чтобы собрать приданое дочери. Потому с того самого дня обида на тетю Тарини затаилась в глубине души миссис Саньял и не давала ей покоя. Годы спустя, когда муж тети Тарини ушел от нее и стал жить с любовницей, моя свекровь сказала, что прекрасно понимает, почему несчастный мужчина так поступил. На что тетя Тарини, в свою очередь, остроумно заметила, что она, по крайней мере, не свела в могилу мужа.

На моей свадьбе она подарила мне точно такое же шелковое сари, какое купила мне свекровь для праздничных церемоний, но с более богатой вышивкой. В ответ моя свекровь подарила в прошлом году на свадьбу невестке тети Тарини чудовищно тяжелое золотое ожерелье в семь рядов. Рамеш попытался возразить, что нам такое, в сущности, не по карману, да и зачем? Но миссис Саньял отмахнулась от его слов, как от мух, как она всегда поступала, если Рамеш робко пытался возражать ей. И он, как обычно, уступил ей.

Тетя Тарини приехала с шестью чемоданами подарков для нашей семьи, включая подарки для прислуги и соседей. Мне страшно было даже представить, чем ей ответит моя свекровь через год, во время нашего визита в Бахрампур.

Я сидела на полу в кухне, давая распоряжения служанке, какие специи нужны для приготовления невероятного ужина, чтобы обеспечить тете Тарини изжогу на целую неделю, как вдруг ворвалась свекровь. Сначала я подумала, что она пришла посмотреть на огромных омаров, сердито щелкающих клешнями на дне металлической миски, купленных сегодня утром на рынке. В Бахрампуре практически невозможно было достать хорошие морепродукты, и свекровь с ликующим видом призналась мне накануне, что ждет не дождется увидеть лицо тети Тарини, когда на стол подадут карри из омаров.

Но приглядевшись, я увидела, что она вне себя от ярости: губы у нее были плотно сжаты, а в глазах сверкали молнии. Я даже растерялась, когда увидела ее такой, потому что она всегда была похожа на огромное дерево баньяна с толстыми корнями, которое давало всей семье спасительную тень.

— Что случилось? — спросила я, в глубине души желая, чтобы тетя Тарини никогда не покидала Бахрампур. — Что она сделала теперь?

Свекровь уставилась на служанку, и та поспешно выбежала из кухни.

— Дипа, — с яростью выдохнула свекровь.

Дипой звали невестку тети Тарини, пухленькую и милую девушку, которая почти всё время молчала. На ее свадьбе мне показалось, что она понравилась моей свекрови. «Какая она хорошенькая, — всё повторяла она гостям, — почти такая же, как Судха». И еще прибавляла: «Хорошо, что у нее такой спокойный нрав, он ей очень пригодится в общении с Тарини».

Что могла сделать тихая Дипа, чтобы привести мою свекровь в такое состояние?

— Она беременна, — язвительно сказала свекровь и осуждающе посмотрела на меня.

Бетонный кухонный пол вдруг стал ледяным, как и мои колени и бедра. Куски льда с хрустом заполняли мою грудь. Последние два года мы с Рамешем безуспешно пытались зачать ребенка.