Прошло 45 минут, и солдаты появились с уловом: пятнадцать пистолетов, винтовка, автомат «Шмайссер» и тайник с боеприпасами и взрывчатыми веществами. Патруль все упаковал и уехал, свернув на боковую улочку, ведущую из Лоуэр-Фоллса. Между тем собралась небольшая толпа, и когда бронеавтомобили свернули за угол, молодые люди побежали вперед и принялись швырять камни в солдат. Патруль остановился. Недовольство в толпе нарастало. Солдаты ответили слезоточивым газом. Страсти накалялись. Камни сменились бутылками с зажигательной смесью, потом в ход пошло огнестрельное оружие. По словам водителя такси, он видел кого-то с автоматом, направленным в сторону Болкан-стрит. Бунтовщики заблокировали дорогу, чтобы остановить продвижение военных, загоревшийся грузовик перегораживал выезд с другого конца улицы. Солдаты пустили еще больше слезоточивого газа, пока ветер не разнес его по всему Лоуэр-Фоллсу. Толпа разъярилась.

Почему патруль остановился? Почему не продолжил движение? Священник ясно дал им понять, что задерживаться в районе не стоит. Он вернулся к солдатам и принялся снова их упрашивать. Если они прекратят пускать слезоточивый газ, он убедит толпу перестать швырять камни. Солдаты отмахнулись от него. Они получили приказ: действовать жестко и продемонстрировать жесткость по отношению к бандитам и вооруженным преступникам. Священник повернулся к толпе. Баллоны с газом упали к ногам священника, и тот едва устоял на ногах, опираясь на подоконник, судорожно хватая ртом воздух. В районе, настолько набожном, что в самый обычный день на службе присутствовало до четырехсот человек, британская армия посмела отравить газом священника.

И тогда начался настоящий бунт. Фриленд вызвал подкрепление. Чтобы усмирить восемь тысяч человек, набившихся в крошечные дома вдоль узких улочек, британцы стянули три тысячи военных. И не просто военных. В исключительно католический район Фриленд направил солдат из Королевского шотландского полка – одного из самых ярых протестантских полков во всей армии. Военные вертолеты кружились в небе, приказывая жителям оставаться в домах. Возле каждого выезда был организован пропускной пункт. Был объявлен комендантский час, и начались регулярные повальные обыски. Двадцатилетние солдаты, все еще кипя от негодования из-за камней и бутылок с зажигательной смесью, врывались в дома, крушили стены и потолок, обыскивали спальни. Послушаем воспоминания одного британского солдата, описывающего события той ночи:

Сыпя проклятиями, к нам вышел мужчина в пижаме и с лампой, которой он треснул Стэна по голове. Стэн увернулся от следующего удара и приложил этого типа винтовочным прикладом. Я прекрасно понимал, что многие воспользовались этой возможностью, чтобы дать выход накопившейся злобе. Удары сыпались направо и налево, жилища разносили в клочья. Все домашнее имущество превращалось в груды обломков, но из этого тумана явственно проступают отдельные четкие детали: школьные фотографии; улыбающиеся люди на семейных снимках (в треснутых рамках); безделушки и распятия (сломанные); плачущие дети; хруст разбитого стекла, растоптанное изображения Папы римского; недоеденный ужин и сорванные обои; цветные игрушки, гул включенного телевизора, треск радио; расписанные тарелки; обувь; вдавленное в стену тело в коридоре… Вот тогда-то я и почувствовал, что мы вторглись как захватчики.

В ту ночь были арестованы 337 человек. Шестьдесят получили ранения. Британский бронеавтомобиль переехал насмерть Чарльза О’Нила, инвалида, ветерана ВВС. Когда его тело лежало на земле, один из солдат ткнул прохожего дубинкой со словами: «Проваливай отсюда, ирландское отродье, слишком мало вас еще сдохло». Человек по имени Томас Бернс был застрелен солдатом на Фоллс-роуд в восемь часов вечера, когда стоял подле приятеля, заколачивавшего окна своего магазина деревянными досками. Когда его сестра пришла забрать тело, ей заявили, мол, нечего было ошиваться на улице в такое время. В одиннадцать часов пожилой человек по имени Патрик Эллиман, сочтя, что худшее уже миновало, вышел прогуляться перед сном в домашних тапочках и халате. Его прошила автоматная очередь. Из воспоминаний одного из жителей района о комендантском часе и смерти Эллимана:

В ту же ночь британские солдаты самовольно вселились в дом убитого, выгнав его обезумевшую от горя сестру, отправившуюся к другому брату, жившему неподалеку. Вторжение в покинутый дом было обнаружено на следующее утро во время перерыва в «комендантском часе», когда, подойдя к дому, брат с дочерью и зятем увидели выломанную дверь, выбитое окно, разбросанное по полу обмундирование, бритвенный прибор на диване и грязные чашки в раковине. Соседи сообщили, что солдаты спали и в комнатах второго этажа.

Выломанная дверь. Выбитое окно. Грязная посуда в раковине. Лейтес и Вулф верили, что значение имеют лишь правила и рациональные принципы. Однако в действительности роль играют сотни мелочей, которые делают или не делают власть имущие для установления легитимности, например, укладываются в кровать невиновного человека, которого они только что случайно застрелили, и разбрасывают свои вещи по его дому.

К утру воскресенья в Лоуэр-Фоллсе сложилась отчаянная ситуация. Это был не зажиточный район. Многие взрослые сидели без работы или перебивались случайными заработками. По улицам слонялись толпы людей, вдоль улиц вытянулись узкие малобюджетные дома XIX века из красного кирпича с одной комнатой на каждом этаже и ванной на заднем дворе. Мало у кого имелись холодильники. В домах было темно и сыро. Хлеб покупали ежедневно, иначе он попросту плесневел. Но комендантский час длился уже 36 часов, и хлеба ни у кого не осталось. Католические районы Западного Белфаста примыкают друг к другу так тесно и связаны таким количеством родственных и брачных уз, что молва о бедственном положении Лоуэр-Фоллса моментально разнеслась по всей округе. Хэрриет Карсон ходила по Бэллимерфи, громыхая крышками от кастрюль. Затем появилась женщина по имени Мэр Драмм[56]. С мегафоном. Она расхаживала по улицам католического Западного Белфаста и кричала, обращаясь к женщинам: «Выходите! Складывайте в коляски молоко и хлеб! Детям нечего есть».

Женщины собирались группами по две, четыре, десять, двадцать, пока их не насчитывались уже тысячи. «У некоторых еще бигуди оставались в волосах и полотенце на голове, – вспоминает Лолор. – Мы взялись за руки и запели: “Мы победим. Когда-нибудь мы победим”».

«Мы спустились к подножию холма. Атмосфера была наэлектризована. Британцы стояли наготове – в шлемах, с оружием и дубинками в руках. Мы повернулись и пошли по Гроувенор-роуд с песнями и криками. Думаю, британцы пришли в ужас. Они не могли поверить, что женщины с колясками шли прямо на них. Помню, как один британец в задумчивости чесал голову: “Что нам делать с этими женщинами? Разве это похоже на мятеж?” После мы повернули на Слейт-стрит, где находилась школа – моя школа. И там тоже британцы. Они выскочили из школы, и началась рукопашная. У нас прямо волосы выдирали. Британцы просто хватали нас и швыряли о стенку. О, да. И били нас. И если ты упал, нужно было побыстрее вскочить на ноги, иначе тебя могли растоптать. Солдаты с нами не церемонились. Помню, я стояла на крыше машины и смотрела, что творится впереди. Вдруг я увидела мужчину с пеной для бритья на лице, на бегу натягивающего подтяжки, – и внезапно солдаты перестали нас бить».