— Признаюсь честно, — виновато развел руками Готор, — я как-то не успел всерьез проштудировать историю вашей медицины, хотя и подумывал. Но вечно всяческие заботы да проблемы…

— Все равно странно, — буркнул профессор Йоорг, с подозрением глядя на оу Готора. — Лин'гасу, конечно, не был столь известен, чтобы стать персонажем площадных театров. Но я предполагал, что всякий образованный человек не мог о нем не слышать! И что значит «вашей»? Будто у «вас» какая-то другая медицина.

— T'fu, elki, spalilsja, — пробормотал Готор нечто странное, а потом широко улыбнулся обезоруживающей улыбкой, развел руками и сказал: — Ну вот, а я не слышал. Уж так получилось. Не ругайте меня за это, профессор, слишком сильно. Давайте лучше посмотрим, что вы еще смогли извлечь из тьмы веков. Ого! Рука самого Манаун'дака!!! Очень интересно… Да, очень…

— Что там? — нетерпеливо воскликнул почтеннейший Йоорг, видя, что Готор впал в глубокую задумчивость. — Свиток мало того что сильно поврежден, так еще и написан на языке, который я практически не понимаю.

— Кое-что о его появлении и первых шагах в этом… в смысле… Э-э-э, знаете, профессор, возможно, даже хорошо, что вы не понимаете этот язык. — Готор надолго задумался, да так глубоко, что почти выпал из реальности. — Однако интересно, — продолжал бормотать он, обращаясь уже не столько к профессору, сколь к самому себе. — Даже упоминаний о свитках, в которых бы описывались события до пришествия братьев в Улот, я не встречал. Однако вот… Получается, что императоры что-то знали. Выходит, он все-таки оставил какие-то записи о переходе?

— Переходе куда? — нетерпеливо рявкнул почтеннейший Йоорг так, что ему бы мог позавидовать матерый сержант. — О чем вы вообще говорите?

— Да, собственно говоря, не важно…

— Как это не важно, если я вижу, что вы прямо-таки в лице переменились, прочитав этот свиток! — Обычно спокойный и рассудительный профессор был просто в ярости. — Когда-то, сударь, вы обещали мне раскрыть свою тайну, если я заслужу ваше доверие! Неужели после всего того, что мы пережили вместе, после наших путешествий и экспедиций, после той помощи, что я вам оказывал, вы все еще имеете основания мне не доверять?

— Ну-у-у… Возможно, вы и правы, профессор, — задумчиво ответил на это Готор. — Только вот… Должен вас предупредить, что после того как вы узнаете эту тайну, изменится не только ваш взгляд на мир, но и ваша жизнь в целом. До сей поры эта тайна была известна не более чем десятку человек во всем мире, и это по большей части весьма могущественные люди. За вами будут приглядывать, возможно, даже охотиться… Не хочу вас пугать, но может случиться так, что вас просто сочтут слишком опасным и прикажут убить, так, на всякий случай. И это уже не говоря о том, что за малейшую попытку раскрыть тайну другим, хотя бы намек на попытку, вас казнят как изменника и государственного преступника! Вы правда готовы заплатить такую цену за удовлетворение своего любопытства? Подумайте сами: ведь вы ученый, ваше предназначение — преумножать и делиться знаниями, а не скрывать их от всего мира. Тайна будет жечь вас изнутри, но, открыв ее, вы подведете не только своего короля и страну, но и своих друзей — меня, оу Дарээка, Одивию. Я надеюсь, что вы считаете нас своими друзьями? По плечам ли вам такая ноша?

Готор говорил столь страстно и убедительно, а взгляд его был столь выразительным, что профессор надолго задумался и молчал, наверное, не меньше десяти минут.

— Знаете, — наконец сказал он тихим срывающимся голосом. — Я отнюдь не молод, а значит, нести этот груз мне придется не так уж и долго. Зато я твердо уверен, что, если сейчас скажу «нет», это не только отравит мне остаток жизни, но и перечеркнет путь за Кромку, в чертоги предков. Предки, как известно, не выносят трусости. А отказ от знания — это трусость для ученого. Я понимаю ваши сомнения, но готов дать любую, самую страшную клятву, что сохраню вашу тайну даже ценой собственной жизни, коли это понадобится. И что не буду делать никаких записей или предпринимать иных попыток сохранить и передать ее другим!

— Ну тогда слушайте…

Вечер был, что называется, меланхоличным и томным. Как это обычно и бывает в жарких странах, темнота рухнула на землю со стремительностью ястреба, бросающегося на добычу. Но вышедшая на смену ускакавшему за горизонт Небесному Верблюду огромная круглая луна была столь яркой, что делала свет небольшой, стоящей на столе лампы почти ненужным.

Пели цикады, порхали ночные мотыльки, а ветерок приносил из сада запах созревших плодов, наполняя комнату дивным ароматом. И нарушать разговором эту идиллию как-то совсем не хотелось. Тем более что профессор Йоорг уже исчерпал длинный список возникших у него в голове вопросов, а Готор — имеющихся у него ответов. Ренки молчал, погрузившись в собственные воспоминания. А Одивия и вовсе была молчалива весь сегодняшний день. Во время ужина она смотрела куда-то в окно, почти не обращая внимания на весьма оживленную застольную беседу, и думала о чем-то о своем.

— Да, дела… — наконец не выдержав, прервал молчание почтеннейший Йоорг. — Вот так вот живешь, считаешь себя постигшим тайны вселенной, а оказывается — ты лишь жалкий жучок, в жизни не видевший ничего, кроме собственной навозной кучи.

— Не переживайте так, профессор, — лениво ответил ему Готор. — Вселенная бесконечна, а значит, и тайн в ней тоже бесконечное множество, и нам не дано постичь даже крохотной доли этого бесконечного множества…

— А ведь знаете, — вдруг встрепенулся профессор, — кажется, в одном из тех свитков, который мы так и не успели просмотреть, есть некое упоминание об Амулете!

— Что там? — встрепенулся Готор, мгновенно выходя из задумчиво-меланхоличного состояния.

— Я не успел вам похвастаться, — продолжил профессор. — Но там есть свиток, написанный узелковым письмом Первого Храма! Я разглядел тот самый знак, который вы при чтении табличек обозначили как «некий религиозный символ». Подождите, где-то он тут был… Вот, посмотрите!

— Хм… Очень странно, — сказал Готор, приблизив поданный ему пергамент к свету лампы. — Вот этот чертеж мне кажется очень знакомым. Ренки?

— Гора с тремя вершинами, река со своеобразным изгибом. А это что — три дерева? План на batarejka?

Как и следовало ожидать, утро для всех участников ночных посиделок началось довольно поздно. Солнце уже успело подняться высоко, и сопровождающий его невыносимый зной стал существенным препятствием для любой работы — как физической, так и умственной.

Однако Готора и профессора это не остановило. Они, обложившись словарями, справочниками, кипами бумаги и банками чернил, уединились в саду с таинственным свитком, дрожа от нетерпения разгадать его тайны. И только Гаарзу с кувшинами прохладительных напитков было дозволено изредка вносить в их штурм древнего текста капельки свежести и прохлады.

Все остальные из этого сада были вежливо, но решительно изгнаны, дабы не мешать ученым занятиям мудрецов своими глупыми вопросами или даже просто тоскливыми вздохами, так что Ренки, недолго подумав, решил, что сегодня будет сопровождать Одивию, которая со свойственным ей упрямством отправилась инспектировать работы в порту, утверждая, что без хозяйского догляда наемные работники начнут бездельничать и все строительство мгновенно встанет. А она, дескать, и так отсутствовала целых два дня.