Аплодисменты.

Напрасно его соперник будет защищать идею в духе Антонио Негри – мол, кризис перестал быть конъюнктурным явлением, зачастую циклическим, результатом разлада или изнашивания системы, и теперь это железный двигатель, который нужен мутирующему полиморфному капитализму, чтобы обеспечивать постоянное движение вперед, ведь только так он может возрождаться, находить новые рынки и держать рабочую силу в кулаке, о чем свидетельствуют, как заметит он мимоходом, избрание Тэтчер и неотвратимое избрание Рейгана; в итоге второй выступающий получит лишь один голос из трех. По мнению аудитории, оба соперника будут на высоте и подтвердят титул диалектиков (четвертый уровень из семи). Но молодой апулиец заслужит своего рода бонус за речь о фашизме.

То же самое – и в следующем поединке: «Cattolicesimo e marxismo»[241]. (Постановка проблемы – чисто итальянская.)

Первый соперник говорит с святом Франциске Ассизском, о нищенствующих орденах, о «Евангелии от Матфея» Пазолини, о пасторах-рабочих, о теологии освобождения[242] в Южной Америке, о Христе, изгнавшем торговцев из храма, и в заключение представляет Иисуса первым истинным марксистом-ленинистом.

Овация в аудитории. Бьянка бешено аплодирует. Банда платочников раскуривает косяк. Стефано откупоривает бутылку, которую прихватил на всякий случай.

Напрасно соперник будет говорить об опиуме для народа, о Франко, о войне в Испании, о Пие XII и Гитлере, о сговоре Ватикана с мафией, об инквизиции, Контрреформации, Крестовых походах как классическом примере империалистических войн, о процессах над Яном Гусом, Бруно и Галилеем. Всё мимо. Аудитория распаляется, все встают и начинают петь Bella Ciao[243], хотя песня тут ни при чем. Под давлением общественности первый соперник побеждает по голосам 3:0, но мне интересно, не покривил ли Бифо душой. Бьянка поет зычно. Симон рассматривает профиль поющей Бьянки и зачарованно любуется мягкими подвижными чертами ее лучезарного лица. (Он находит в ней сходство с Клаудией Кардинале.) Энцо и студентка тоже поют. Лучано и его мать поют. Антониони и Моника Витти поют. Соллерс поет. Байяр и Б.А.Л. пытаются понять слова.

В следующем поединке встречаются молодая женщина и мужчина постарше; вопрос касается футбола и классовой борьбы. Бьянка объясняет Симону, что страну потряс скандал, получивший название «Totonero», это история с мошенничеством на тотализаторе, в которой замешаны игроки «Ювентуса», «Лацио», «Перуджи» и команды Болоньи.

Вопреки ожиданиям (снова!), побеждает молодая женщина, защищающая идею о том, что игроки – такие же пролетарии, как и все, а хозяева клубов эксплуатируют их как рабочую силу.

Бьянка уточняет, что после скандала с тотализатором Паоло Росси, молодого нападающего национальной сборной, дисквалифицировали на три года, а значит, он не будет играть на Кубке мира в Испании. Говорит: так ему и надо, он отказался ехать в Неаполь. Симон спрашивает почему. Бьянка вздыхает. Неаполь слишком бедный и не может соперничать с лучшими. Ни один большой игрок не поедет в Неаполь.

Ну и страна, – думает Симон.

Ночь продолжается, близится час дигитального поединка. Безмолвие статуй – Галена, Гиппократа, итальянских анатомов, анатомических моделей и сидящей женщины – контрастирует с бурлением в рядах живущих. Все курят, пьют, разговаривают, как на пикнике.

Бифо вызывает соперников. Диалектик бросает вызов перипатетику.

Место за анатомическим столом занимает мужчина. Это Антониони. Симон смотрит на Монику Витти, укрывшую голову газовым шарфом с изящным орнаментом, Моника Витти не сводит влюбленных глаз с режиссера.

А ему навстречу, решительно, строго, твердой поступью, с идеальной кичкой на голове, спускается по ступеням мать Лучано.

Симон и Байяр переглядываются. Смотрят на Энцо и Бьянку: у них тоже немного озадаченный вид.

Бифо вытягивает тему: «Gli intellettuali e il potere». Интеллектуалы и власть.

Начинать предстоит тому, кто ниже рангом, – диалектику.

Чтобы тема могла стать предметом дискуссии, первому сопернику следует обозначить проблему. В данном случае это несложно: интеллектуалы – союзники власти или ее противники? Надо только выбрать. За или против? Антониони решает критиковать касту, к которой принадлежит и которая составляет это собрание. Интеллектуалы – сообщники власти. Cosi sia[244].

Интеллектуалы: функционеры высших структур, участвующие в строительстве гегемонии. И снова Грамши: любой человек, безусловно, интеллектуален, но не все выполняют в обществе функцию интеллектуалов, суть которой в содействии спонтанному согласию масс. «Органик» он или «традиционалист», интеллектуал всегда служит власти – настоящей, прошлой или будущей.

В чем для Грамши интеллектуальное спасение? В расширении партии? Антониони разражается сардоническим хохотом. Но ведь КП сама коррумпирована! Как же она сегодня принесет искупление кому бы то ни было? Compromesso storico, sto cazzo![245] Компромиссы компрометируют.

Интеллектуал ниспровергающий? Ma fammi il piacere![246] Он цитирует фразу из фильма, не своего: «Подумайте, кем стал Светоний для Цезарей! Вы собираетесь обличать, а в итоге становитесь соучастником заговора».

Театральный поклон.

Сочные аплодисменты.

Слово берет старуха.

– Io so[247].

Она также цитирует, но выбирает Пазолини. Его «Я обвиняю»[248] – по-прежнему легендарную публикацию 1974 года в «Коррьерео делла сера»:

«Я знаю имена тех, кто в ответе за кровопролитие в Милане в 1969-м. Я знаю имена тех, кто в ответе за кровопролитие в Брешие и Болонье в 1974-м. Я знаю имена важных людей, которые, пользуясь помощью ЦРУ, греческих полковников и мафии, развязали крестовый поход против коммунизма, а после умудрились вновь стать невинными антифашистами. Я знаю имена тех, кто между мессами раздавал наставления и уверял в политической поддержке старых генералов, молодых неофашистов и просто преступников. Я знаю имена солидных и влиятельных людей, стоящих за личностями несерьезными и личностями неприметными. Я знаю имена солидных и влиятельных людей, стоящих за трагическими отроками, вызвавшимися быть палачами и сикариями. Мне известны все имена и все деяния, преступления против законов и убийства, в которых эти люди виновны».