Как и мой сын. У него есть диплом, но ему приходится трудно, потому что в его сфере высокая конкуренция и низкие бюджеты, даже если он получает работу. Но это только начало. По крайней мере, он не толкает крэк и не бегает от копов. Он никогда не сидел в тюрьме и даже не был арестован. У него умная девушка, и он прокладывает себе путь в мир, не прибегая к преступлениям. Его дети тоже не будут этого делать.

Я помню, как однажды, сразу после того, как в моего сына стреляли, я шел с ним по улице. Он хромал, и я вел его, держа за руку. Это его расстраивало – он хотел идти один, но ему было больно, и это отнимало слишком много времени.

Я всегда буду помнить, как мой приятель Тинкер ехал в этот момент мимо и остановился. Он услышал о том, что случилось с моим мальчиком, обнял его, развеселил и даже дал ему сотню долларов, прежде чем запрыгнул обратно в машину и уехал.

Несколько недель спустя Тинкера убили. Ему выстрелили в голову, но он смог вытащить пистолет и тоже выстрелить. Они убили друг друга. Я рыдал, когда узнал об этом.

Происходящее уничтожало мои внутренние ресурсы; это было похоже на бесконечный приток плохих новостей. Будь то мой мальчик, которого чуть не убили, или такой друг, как Тинкер, которого убили, все это осложняло жизнь. Но если я действительно собирался дать своему сыну лучшее, я должен был вернуться к своей музыкальной карьере. Мне необходимо было трудиться, не покладая сил, чтобы можно было заботиться о детях и близких и в конце концов разорвать этот постоянный цикл насилия.

Имея дело с последствиями ранения Донте, его реабилитацией и всем, что с этим связано, я потерял себя. Я забыл, кто такой У-Год – Ламонт Джоди Хокинс.

Так что я вернулся на район. Я вернулся в Парк-Хилл, который все еще был таким же дерьмовым, наполненным наркотиками и гангстерами, как и тогда, когда я уехал. Но даже среди всего этого мне удалось снова найти себя.

Однажды я разговаривал по телефону, пока мы просто дурачились и слушали музыку с моим диджеем Хомисайдом – я все еще увлекался музыкой, не думая, мог потратить две штуки на пластинки, – курил и пил и вдруг услышал звуки выстрелов. БУМ-БУМ-БУМ-БУМ-БУМ-БУМ. Мы такие: «Что это за херня?» – и сразу выдохнули, потому что на районе всегда было, как во Вьетнаме.

Но через две секунды я услышал, что один из друзей моего друга, его звали Датч, был застрелен. Мы спустились вниз. У Датча было восемь дырок в ногах и нижней части тела, а второй чувак валялся в углу с пулей в груди. Мы просто молча уставились на все это дерьмо: «Что, блядь, только что случилось?»

Датч то приходил в сознание, то отключался, поэтому его приподняли, и я видел, как к нему вернулась жизнь. Я хотел посадить его в кузов своего грузовика и отвезти в больницу, но не знал, выживет ли он в таких условиях. Поэтому нам пришлось ждать скорую помощь.

Копы не появлялись минут двадцать-тридцать. Датч истекал кровью, все смотрели на него, как на раненого Бэмби посреди улицы, и никому даже не было дела до другого чувака на тротуаре, он просто лежал там, и все.

Наконец приехали медики, и мы отвезли Датча в больницу. Потом, пару дней спустя, у меня случилось еще одно прозрение! И я наконец-то понял, кто я такой: уличный чувак. Я – У-Год из Парк-Хилла. Я. Вот откуда я родом, вот где я нахожусь, вот о чем я буду рифмовать с этого дня.

* * *

Наряду с этой ясностью, поразившей меня, я пережил ряд событий, которые перевернули меня. Я узнал, что еще одна моя подружка забеременела, и это стало для меня настоящей драмой. Я в прямом смысле слова сошел с ума настолько, что в итоге провел пятнадцать дней в психушке.

По сей день я не знаю, что именно произошло, упал ли мой витамин D, или одна из моих подруг отравила меня, или еще что. Все, что я знаю, однажды я оказался посреди улицы в халате, трусах и «тимберлендах» на голую ногу, бегая по кругу, как чертов псих. Со мной явно было что-то не так, поэтому, после того как я пришел в себя, пошел провериться.

Не успел оглянуться, как в моих руках оказался стакан с водой и лекарство, которое я должен был растворить под языком. Эффект от него был таким, что всякий раз, когда я пытался думать, – оно замораживало мой мозг. Перед глазами замелькали маленькие черно-белые точки. Это было нереально. Ни мечтаний, ни воображения, ты просто не можешь думать. Побочным эффектом было то, что оно сжимало член. Не знаю, как вам, а мне важно, чтобы у меня функционировали две вещи: мой разум и мое тело.

Пока я был там, я видел реально сумасшедших чуваков. Один парень не мог сказать больше пяти предложений без лая. Он мог вести нормальный разговор с тобой, но посреди диалога начинал лаять.

Другой чувак пытался убить своих родителей. Он боялся внешнего мира. Казался крутым парнем и выглядел здоровым, но, когда пришло время вернуться домой, этот ублюдок сошел с ума. «Зачем я иду домой? Я не хочу домой! Я не пойду домой!» Его укололи и посадили на каталку, чтобы вытащить.

Я отсидел там две недели, прошел детоксикацию и вернулся. После этого я на два года бросил курить травку и стал заниматься с психотерапевтом. А ведь я вообще ничего не знал об этом.

Когда я начал рассказывать терапевту о том, что произошло, и он спросил: «Ламонт, ты никогда ни с кем не говорил о том, что случилось с Донте?»

Я ответил: «Нет, мне не с кем было об этом разговаривать». Опять же, черные обычно занимаются самолечением, когда мы проходим через какое-то дерьмо, то не говорим об этом, мы не выражаем наш ужас, страхи или сожаления; мы просто накуриваемся или накидываемся, заглушая все чувства. Не было выхода для всех этих скрытых эмоций; единственное, что у меня было, это секс, тусовки и рифмы, вот и все. Я не ходил в спортзал, не медитировал и вообще больше ничем не занимался.

Психотерапевт продолжил: «Ламонт, ты бегаешь и стреляешь с самого детства…» Оказалось, что все безумие, которое было в моей жизни – наркотики, тюрьма, стресс из-за рэп-неудач, стресс из-за конкуренции, выстрел в моего мальчика и второй ребенок, за которого я тоже должен нести ответственность, – все это заставило меня потерять рассудок.

И за всю свою жизнь я так и не научился просто жить. Я не знал, как можно отдыхать и расслабляться. Я никогда не думал о свободном времени. То, что я понял из этого эпизода, это то, что, когда твои тело и ум хотят отдохнуть, когда становится понятно, что достаточно стрессов, разум сдается. Можно сколь угодно долго вести себя так, как будто ты крутой и сильный, но, если давление будет накапливаться, твой разум отключится, и он пойдет в одну сторону, а тело в другую. И ты разделишься пополам и окажешься на полу со словами: «Что за херня только что случилась?»

Вот что произошло со мной. Поэтому два года я был на просушке – я не курил и не пил, ничего такого. Я набрал около тридцати фунтов, «вырос» примерно со 175 до 210. Я стал просто большим и толстым стариной У. Все это время я принимал рыбий жир, витамины, пытался привести свой разум в порядок, собраться с мыслями. И хотя у меня случился этот срыв, я счастлив, что исцелился довольно быстро. Теперь я знал, как привести себя в порядок.