– И ты знаешь, кто? – прошептал я.

– Дорогой мальчик, мне это не интересно. Если клад уже достали, зачем им интересоваться? – изрек дядя Моня и посмотрел на меня, очень собой довольный.

– Но если ее опередили, почему же адмиралу не заплатили процент? – подскочил я.

– Не кричи на дядю! – тут же отреагировала матушка.

Но меня уже было не остановить:

– Потому что этот человек умер? Он умер, да? Он достал клад, а потом умер?

Дядя Моня с бесстрастным лицом отхлебывал из чашки остывший бульон.

– Я должен увидеться с Кортиком!

– Ну уж нет, – преградила мне дорогу матушка. – Он сам придет, когда захочет. Иди на свой подъемный кран и жди.

– Ты не понимаешь! Бабушка Ассоль отправит Икара к адмиралу, тот от ужаса, что увидел перед собой привидение сына, отдаст ему весь архив – что там какой-то фарватер! Потом Кортика потащат на яхту нырять на дно Балтийского моря, потом его ждет припадок бабушки, когда та узнает, что ее опередили! Да Ассоль Ландер может тоже хватить удар, если она это узнает!

– И что? – невозмутимо нависала надо мной матушка.

– Это же все можно предотвратить! – удивился я ее спокойствию.

– Ты слышал, Моня, что говорит мой сын? Предотвратить!

Дядя Моня на это философски заметил, что только сейчас понимает смысл счастья.

– Это в твоем стиле, в буддистском, – объяснил он, а раньше никогда надо мной не насмехался. – Счастье – это когда ты дебильно понимаешь, что ничего нельзя предотвратить, и просто созерцаешь происходящее.

– И в чем здесь счастье?

– Никаких эмоций, – объяснил Иммануил Швабер. – Абсолютно. Но интересно, чем все кончится.

Около четырех ночи Кортик очнулся за прилавком в кафе. Он не помнил, когда уснул. Двое заклепанных байкеров за столиком завороженно смотрели, как Ваниль выкладывает на торт взбитые сливки из кондитерского мешка, напевая при этом песенку на английском. Сливки ложились белыми розочками, которые она потом украшала пластинами красного и желтого мармелада.

– И посередине – розовую, из крема… – прошептал один байкер. – И листики, листики – зелененькие!..

Другой наблюдал все это, нервно постукивая правым кулаком в кожаной перчатке в левую ладонь.

Ваниль приступила к выкладыванию розочки.

Пошатываясь, Кортик вышел в затемненный зал.

– У моей мамы отчество Петровна, – громко сказал он.

– Заметано, – кивнул нервный байкер.

Кортик поднялся на второй этаж. Стукнул один раз костяшками в дверь и вошел. В комнате было темно.

– Это я, – сказал громко Кортик.

У кровати с таким же пологом, как у него, зажегся ночник. Бабушка Соль села и, прищурившись, посмотрела в сторону двери.

– Твоя дверь следующая, – сказала она. – Уже пять? Что молчишь? Закрыл кафе? Иди к себе, поспи час. В шесть придет Ваниль и покажет тебе…

– Как имя старика Готланда? – перебил ее Кортик.

Бабушка вздохнула и попросила:

– Подойди. Я без линз плохо вижу. Посмотри, здесь в тумбочке у меня лежат очки. Нет? Тогда на подоконнике. Тоже нет? Странно. Ладно, садись на кровать и говори, чего тебе надо.

– Назови имя старика Готланда.

– Питер.

– А моего деда?

Бабушка Соль тяжело вздохнула и выбралась из кровати. В длинной ночной рубашке. Пошла к столу и шарила руками, пока не нащупала очки. Надела их. Вернулась к кровати, села близко от внука – их колени соприкоснулись, посмотрела ему в лицо и устало потребовала:

– Не тяни.

– Моего деда звали Петр. Отчество мамы – Петровна.

– Ну и что?

– Это он сейчас в инвалидной коляске продает кладоискателям эти… как их?..

– Нет, конечно! – фыркнула бабушка Соль. – Как ты мог такое подумать?

– Просто я думал, думал – зачем ты забрала меня из лечебницы? Никогда не интересовалась мною, а тут вдруг такая забота о психическом здоровье внука.

– И что же ты придумал?

– Ты хочешь подсунуть меня своему бывшему мужу. Наверняка никогда не говорила, что у него есть внук. Наверняка я похож на него в юности. Старик расплачется от счастья и отдаст все, что я попрошу.

– Ты виделся с Атилой? – спросила бабушка Соль. – Он приходил ночью, да?

– Слушай, а ты вообще много кладов нашла? – не отреагировал Кортик на ее вопрос.

– Достаточно.

– А в Египте? В Северной Африке – в Билькасе нашла что-нибудь?

– Откуда ты знаешь? – удивилась бабушка.

– Твоя последняя открытка была оттуда. Больше ничего. Я подумал – не нашла.

– Нашла. Оплатила ремонт этого дома, выкупила землю под ним. Ладно, раз ты почти догадался, я скажу тебе правду. Я не могла тебя видеть. Мне и сейчас это трудно. Очень трудно.

– У тебя сразу начинается насморк? – с пониманием кивнул Кортик. – Потом потекут слезы, потом – кашель.

– Какой к черту насморк? Родимое пятно на груди! Вот, смотри. – Не глядя, бабушка нашарила на тумбочке книжечку и протянула ее Кортику.

Он открыл. Это была кожаная обложка для двух вставленных фотографий. Черно-белых. На одной – молодой мужчина в военной форме, на другой – он же, голый по пояс, весело смеется в далеком счастливом лете.

– Сколько ему здесь? – спросил Кортик.

– Двадцать.

– Он мой дед, да?

– Да. Ему здесь двадцать, и он уже твой дед.

– Такая же родинка, как у меня, – ткнул Кортик пальцем.

– А я про что!

– Ты его очень любишь, – задумчиво констатировал Кортик. – Как же ты смотришь на меня?

– Как я смотрю на тебя? – воскликнула бабушка Соль. – С глубоким внутренним содроганием! Хожу и трясусь. Если я доживу до твоего двадцатилетия, я постараюсь максимально изолировать себя от тебя или придется ставить кардиостимулятор, чтобы замедлять ритм сердца в твоем присутствии.

– А старик, который собирает карты?

– Его отец.

– А синяк на правом глазу? – Кортик осторожно потрогал скулу у почти заплывшего глаза.

– Отец ударил сына при их последнем разговоре.

– Теперь ты скажешь, что вы были счастливы одну ночь, а потом он умер.

– Про одну ночь не скажу. А дальше все верно. Ты это все сам надумал?

– Не знаю. Это как бред. Он тоже – Питер?

– Конечно! Все Готланды-мужчины должны носить имя Питер. У меня родилась девочка после смерти Питера. Старик узнал об этом и вычеркнул нас из своей жизни. Я была старше его сына на семь лет. Я была из другого круга. Таких не пускают в семью адмирала, тем более с незаконнорожденной девочкой.