– Подержи-ка, – сказал я Ладе, привлекая ее внимание, и протянул ей одну гранату. В другую я стал ввинчивать запал. Лада, глядя то на мои руки, то на свои, по-прежнему проявляла мужественное равнодушие. Меня это, в конце концов, развеселило.

– Послушай, ты хоть бы ради любопытства поинтересовалась, куда мы поедем, – сказал я, расстегивая замок-молнию на чехле сиденья и заталкивая гранату под поролон.

– Мне все равно, – ответила она. – Я тебе доверяю.

– Но почему? С какой стати ты доверяешь малознакомому человеку?

– А с какой стати ты доверяешь мне, хвастаешь передо мной этими штучками? Почему не спрашиваешь, кто я такая, откуда сюда приехала, с кем поддерживаю отношения?

– Меня это не интересует. Я тоже тебе доверяю, – отблагодарил я Ладу тем же комплиментом.

– Ну и прекрасно! – удовлетворенно кивнула она. – Будем считать, что мы признались друг другу в любви.

Ах, вот в какую сторону тебя заносит! Ты заговорила о любви! – подумал я и скорее машинально, чем осмысленно, глянул на себя в зеркало. Рожа, конечно, немного небрита, критически оценил я себя, но еще вполне привлекательна.

Вторую гранату я затолкал в сиденье, на котором полулежала Лада, и помчался к «Горизонту».

– Поскучай немного в машине, – сказал я Ладе, остановившись перед входом в гостиницу. – Я мигом.

Миг затянулся на полчаса. Профессор, как я и предполагал, еще не спал. Едва я постучался к нему в номер, как он тотчас распахнул дверь и с порога схватил меня за руки, словно я намеревался убежать.

– Я вас жду с вечера! – зашептал профессор, затаскивая меня внутрь и закрывая за мной дверь. – Уваров звонил! Он потребовал, чтобы я приехал на место встречи лично.

– Это естественно. Раз манускрипт уже недоступен, вы сами покажете место захоронения клада.

Профессор ходил из угла в угол. Я никогда не видел его в таком взволнованном состоянии.

– Но что же делать? – спрашивал он то ли себя, то ли меня. – Неужели ситуация безвыходная? Неужели нельзя что-нибудь придумать, чтобы освободить Маришу?

– А зачем что-то придумывать, профессор? – пожал я плечами. – Уваров уже все придумал, все подробно вам расписал – когда и где вы должны быть. Приедете в Лазещину, покажете место, куда графиня закопала сокровища, и получите свою Маришу живой и невредимой.

Курахов остановился и недобрым взглядом посмотрел на меня.

– Надо же, какой вы, однако, остроумный! Приеду, покажу, получу… А известно ли вам, господин, так сказать, директор, сколько лет я потратил на этого Христофоро ди Негро? Сколько здоровья ушло на командировки и экспедиции? Почему я должен ради какого-то безумца и авантюриста жертвовать делом всей свой жизни?

– Значит, вы не хотите делиться? – подытожил я.

– Делиться! – снова передразнил меня Курахов. – Он же отберет у меня все! Он не оставит мне даже медной монетки!

Я как бы невзначай достал из кармана куртки «регент», извлек из рукоятки магазин, поднес его ко рту, сдувая мнимую пыль, и загнал его на место.

– Хорошие, однако, игрушки вы носите с собой, – произнес Курахов, не сводя взгляда с оружия. – Это что же – необходимый атрибут для выживания?

Я кивнул.

– На ремонт вашей гостиницы потребуется очень много денег, – Курахов сделал заход с другой стороны. – У меня есть к вам деловое предложение… Вы хотите заработать?

– Сколько?

– Сколько! – взмахнул руками Курахов. – Если бы я знал сколько.

– На какую долю сокровищ я могу претендовать?

Профессор замялся.

– Видите ли, ни вы, ни я этих сокровищ в глаза не видели. Может быть, они вообще не стоят ничего. Так, какие-нибудь казначейские бумаги, любовные письма и недорогие украшения – что еще может оказаться в ларце графини, в спешке покидающей осажденный город? Так что мне трудно…

– Валерий Петрович, – остановил я профессора. – Речь идет не о том, что именно мы найдем. А о доле, которую вы дадите мне в качестве гонорара за оказанную вам услугу.

Профессор снова призадумался. Я задал самый страшный, тяжелый и мучительный вопрос для скупого человека.

– Ну-у… Скажем, процентов эдак… Скажем, четверть вас устроит?

– Две трети от суммы, которую определит профессиональный антиквар за все то, что мы найдем, – жестко сказал я.

– Что?! – изумился профессор. – Две трети? Да это просто смешно, молодой человек! На две трети я могу договориться с Уваровым и тем самым обойтись без вас.

– В таком случае, желаю удачи, – ответил я и решительно направился к двери.

Курахов остановил меня, когда я уже дошел до холла и свернул к лестнице.

– Кирилл Андреевич! – негромко позвал он, выйдя в коридор. – Если вас не затруднит, вернитесь на минуточку…

– Да или нет? – настаивал я на ответе.

– Две трети – это беспредел! – забыв про конспирацию, возмущался профессор. – Одна треть – еще куда ни шло.

– Вы напрасно со мной торгуетесь. Время играет против вас! – напомнил я.

Вдруг с треском распахнулась дверь номера, расположенного между мной и Кураховым, и оттуда показалось белое, как луна, лицо женщины.

– Имейте совесть! – ядовито зашипела она. – Четвертый час ночи! Совсем обнаглели. Устроили аукцион. Я сейчас каждому отвешаю по половине, будете знать у меня! Если не наведете тишину, то вызову милицию!

Профессор, услышав про милицию, прижал руки к груди и медленно пошел к женщине, готовясь всеми способами гасить конфликт, но луноликая исчезла в проеме и с такой силой хлопнула дверью, что наверняка проснулись не только обитатели гостиницы, но и жители близлежащих домов. Профессор не стал останавливаться на полпути и приблизился ко мне.

– Бог с вами! – шепнул он, на удивление быстро принимая мое условие. – Мне дороже обойдется какой-нибудь глупый скандал. Я согласен!

Мы пожали друг другу руки.

– Мы поедем на моей машине, – сказал я. – Это быстрее и надежнее. Собирайтесь, я буду ждать вас внизу.

Лада спала на заднем сиденье, подложив под голову спортивную сумку. Я вынул из багажника плед и накрыл им девушку. Ночь была прохладная и ветреная. Словно морские волны, накатами, шумели тополя, матово сверкая дрожащими листьями. По всему поселку разносились крики петухов и лай собак. Мне стало неуютно от той мысли, что сейчас придется мчаться куда-то очертя голову, везти с собой спящую под пледом девчонку, так безрассудно доверившуюся мне, подвергать ее риску и, говоря словами профессора, серьезным испытаниям. Зачем я взял ее с собой? Что я хочу доказать Анне? Что в моей жизни Анна была всего лишь эпизодом, второстепенной фигурой, которую совсем нетрудно заменить какой-нибудь другой девушкой? Но ведь это неправда. И Анна знает, что это неправда. Тогда для чего все эти неестественные выкрутасы?