Питту очень не нравилось то, что он делает, но другого пути не было. Если бы он проявил больше настойчивости и хитрости, если бы все выяснил во время первого визита, Далси могла остаться жива.

— Я здесь по поводу Далси Мэббот, миссис Йорк.

— Далси? — Она резко повернулась к нему.

— Да. Работая у вас в доме, она видела нечто очень важное. Как она умерла, миссис Йорк?

Женщина не отвела взгляда, а ее бледность скрывала какую-либо реакцию, если не считать обычного сочувствия, которое на ее месте испытывал бы почти каждый.

— Она слишком далеко высунулась из окна и потеряла равновесие, — ответила Вероника.

— Вы видели, как это случилось?

— Нет… это произошло вечером, когда уже стемнело. Возможно, при свете дня… она могла бы увидеть опасность, и все обошлось бы.

— Зачем ей так далеко высовываться из окна?

— Не знаю. Может быть, она кого-то увидела.

— В темноте?

Вероника прикусила губу.

— Или что-то уронила.

Питт никак не отреагировал: нелепость этого предположения была очевидна.

— Кто был в доме в тот вечер, миссис Йорк?

— Естественно, все слуги, а также мои свекор со свекровью и гости… Может, Далси разговаривала с кем-то из лакеев или кучеров гостей?

— В таком случае они подняли бы тревогу, когда девушка упала.

— О… — Вероника отвернулась и покраснела, стыдясь своей глупости. — Конечно.

— Кто был у вас в гостях? — спросил Питт, уже знавший ответ.

— Мистер и миссис Эшерсон, мистер Гаррард Данвер, мистер Джулиан Данвер и миссис Данвер, сэр Реджинальд и леди Арбетнот, мистер и миссис Джеральд Адаир.

— Не надевал ли кто-нибудь из дам или вы сами платье цвета насыщенного рубина или фуксии, мэм?

— Что? — Ее голос был едва слышен, а лицо стало таким бледным, что кожа казалась восковой.

— Насыщенный рубин или фуксия, — повторил Питт. — Розовый с синеватым оттенком, какими бывают цинерарии.

Вероника с усилием сглотнула, и ее губы сложились для ответа «нет», но из горла не вырвалось ни звука.

— Далси видела женщину в таком платье, миссис Йорк. В вашем доме, наверху…

Он не успел закончить фразу. Вероника охнула и осела на пол, вытянув вперед руки и опрокинув стул.

Питт бросился вперед, но не успел подхватить ее и едва не упал сам. Она была без сознания; при свете газовых ламп лицо казалось вырезанным из слоновой кости. Томас выпрямил ей руки и ноги и подхватил на руки; ему было не очень удобно, однако женщина была такой худой, что почти ничего не весила. Он положил ее на диван и расправил юбки, так чтобы они скрывали все ноги, кроме ступней, а затем позвонил в колокольчик, едва не сорвав шнур со стены.

Появился лакей, и Питт приказал ему прислать камеристку с нюхательной солью. Голос у него был хриплым, почти испуганным. Нужно успокоиться. На него нахлынули противоречивые чувства: опасение, что он был слишком грубым и спровоцировал тот самый скандал, которого любой ценой стремился избежать Балларат, гнев из-за загубленной жизни горничной, жалость к девушке и ощущение, что его предали, поскольку ему не хотелось верить, что это Вероника. Но дерзкая и отважная Пурпурная не лишилась бы чувств при первом же подозрении, высказанном служителем закона.

Дверь открылась, и в комнату вошла служанка, симпатичная стройная девушка со светлыми волосами…

— Боже всемогущий! — прохрипел Питт; ему показалось, что комната стала вращаться вокруг него. — Эмили!

— Ой! — Она прикрыла рукой рот и выронила флакон с солью.

— Так! — На мгновение в комнате повисло напряженное молчание. Наконец ярость Питта выплеснулась наружу. — Что это значит? — процедил он сквозь стиснутые зубы.

— Не делайте глупостей, — прошептала Эмили. — И говорите тише! Что случилось с Вероникой? — Она опустилась на колени, подняла соль, вытащила пробку из флакона и поднесла к носу Вероники.

— Упала в обморок, что же еще! — огрызнулся Питт. — Я спросил ее о Пурпурной… Эмили, вам здесь не место. Должно быть, вы сошли с ума! Далси убили, и вы можете стать следующей!

— Я знаю… И никуда не уйду. — Она с вызовом посмотрела на Питта; лицо у нее было решительным.

— Уйдете! — Он схватил ее за руку.

— Ни за что! — Эмили высвободилась. — Вероника не Пурпурная. Я знаю ее гораздо лучше вас!

— Эмили… — начал Томас, но было уже поздно. Вероника пошевелилась и открыла глаза, темные от ужаса. Затем, когда она пришла в себя и узнала Эмили и Питта, на ее лицо вернулась прежняя маска.

— Прошу меня извинить, мистер Питт, — медленно проговорила она. — Боюсь, мне нехорошо. Я… Я не видела человека, о котором вы говорили. Ничем не могу помочь.

— Тогда я не буду вас больше тревожить. Оставляю вас на попечение вашей… камеристки. — Питт заставил себя говорить вежливо, даже мягко. — Прошу меня извинить за беспокойство.

Эмили позвонила в колокольчик, вызывая лакея, а когда он появился, распорядилась:

— Джон, пожалуйста, проводи мистера Питта до двери, а потом попроси Мэри принести миссис Йорк травяной чай.

Томас посмотрел на нее, и Эмили, вскинув голову, ответила на его взгляд.

— Спасибо, — поблагодарил он и последовал за лакеем к выходу.

Обратный путь Питт проделал в двухколесном экипаже; войдя домой, он прошел прямо на кухню.

— Шарлотта! Шарлотта!

Она обернулась, удивленная его раздраженным голосом, затем увидела его лицо.

— Ты знала! — в ярости выкрикнул Питт. — Ты знала, что Эмили устроилась в тот дом горничной! Боже всемогущий, женщина, ты совсем с ума сошла?

Томас понимал, что криком делу не поможешь, но был так зол, что не мог себя сдержать.

Секунду или две Шарлотта с вызовом смотрела на него, но затем передумала и смиренно опустила взгляд.

— Прости, Томас. Когда я узнала, было уже поздно, клянусь, а рассказывать тебе не имело смысла. Ты все равно ничего не смог бы сделать. — Она подняла голову и слабо улыбнулась. — Там она узнает то, что недоступно нам.

Питт сдался, мысленно выругавшись — длинно и грубо, — пока не закончились слова, которые нельзя произносить в присутствии Шарлотты, потом взял из рук жены чашку чая.

— Плевать мне на то, что она узнает! — Голос его был хриплым от ярости. — Составляя свои идиотские планы, вы хоть на секунду задумались, какой опасности она подвергается? Ради всего святого, Шарлотта, в этом доме уже убили двух человек! Если ее узнают, чем ты ей поможешь? Ничем! Абсолютно ничем! — Он взмахнул руками. — Она совсем одна — мне туда доступа нет. Это несусветная глупость, черт возьми!