Я кивнул и начал было вставать, но Тайрон покачал головой:

– Ты вполне можешь посмотреть еще одну схватку. Лучше так, чем сидеть в зеленой комнате и грызть ногти.

Поэтому я снова уселся, довольный тем, что Тайрон такого высокого мнения о Дейноне. Надо будет передать его слова Дейнону, чтобы подбодрить после поражения.

– Вторую схватку точно стоит посмотреть, – сказал Тайрон. – Мальчика позади триглада зовут Скрипио, он из той же команды, что и парень, с которым тебя записали драться. Воуд говорит, это самый умелый ученик из всех, какие у него были. Он сражается с Кассио, другим многообещающим бойцом из набора нынешнего года, поэтому смотри внимательно – ты сможешь кое-чему научиться.

Участники состязания стоили друг друга, и бой продолжался около пятнадцати минут. Он был не слишком захватывающим, потому что оба бойца вели себя очень осторожно. Никто из них не рисковал, и зрители по большей части молчали, время от времени взрываясь аплодисментами при какой-нибудь демонстрации боевого искусства, которую я пока не мог оценить.

Тайрон пристально наблюдал за борьбой, но я с трудом заставлял себя сосредоточиться; под ложечкой у меня ныло в ожидании собственного первого выхода на Арену 13.

Поскольку мысли мои блуждали невесть где, я пропустил случившееся в конце боя. Мне следовало бы наблюдать внимательнее. Кажется, сперва единственный лак Кассио – бойца «мин» – ринулся вперед, впервые по-настоящему пойдя в атаку. Он яростно набросился на триглад Скрипио, лаки поспешно отступили, и один из них натолкнулся на Скрипио. Человек и лак рухнули, перепутавшись руками и ногами.

Я удивился: почему Кассио не ловит момент? Вместо того чтобы использовать свое преимущество, он с перепуганным лицом шагнул назад. Ни один клинок не вошел в горловую втулку упавшего лака, возвещая об «обрыве», и лак быстро поднялся.

На мгновение на арене воцарилась полная тишина, а потом сзади и слева от нас кто-то разразился плачем, мучительными рыданиями. Я уставился на арену, пытаясь понять, что же произошло.

Упавший мальчик не встал. Его открытые глаза смотрели в никуда, голова была вывернута под неестественным углом. Он сломал шею.

Бедный Скрипио был мертв.

К тому времени, как Палм и Дейнон поднялись на балкон, мальчика уже унесли с арены, но они успели услышать новости и сели с потрясенным видом. Зрители не издавали ни звука, если не считать всхлипываний нескольких девушек. Многие девушки сидели, закрыв лицо руками.

Этот ужасный несчастный случай заставил меня осознать, насколько опасна Арена 13. Несмотря на измененные правила, боец погиб.

Никто не делал попыток уйти, и я недоумевал, сколько же мы тут просидим; мне очень хотелось на свежий воздух. Случившееся потрясло меня, и мысленно я продолжал видеть Скрипио, лежащего на арене с вывернутой шеей.

Наконец вышел Главный распорядитель и посмотрел вверх, на балкон.

– Наши соболезнования семье и друзьям бедного Скрипио, – сказал он тихим голосом, но его слова нетрудно было расслышать в напряженной тишине. – У нас отобрали мальчика, подававшего большие надежды. Турнир приостановлен на двадцать четыре часа.

Когда он покинул арену, люди начали вставать, и мы молча последовали за Тайроном домой.

Из-за угрозы нашествия кисточек тело Скрипио сожгли тем же утром, и в одной из маленьких церквушек Джиндина отслужили заупокойную службу. Семья пожелала, чтобы церемония была закрытой, поэтому на ней не смогли присутствовать ни друзья, ни соученики погибшего мальчика.

– Такое случается, – сказал дома Тайрон. – Каждый раз, ступая на Арену 13, вы ставите на кон свою жизнь, нужно просто помнить об этом. До ужина еще есть время, и вас ждут обычные уроки теории. Не сидите сложа руки, учеба – лучший способ отвлечься. Турнир возобновится завтра утром, а сегодня я предлагаю вам пораньше лечь спать.

Войдя в кабинет Керна, я, к своему удивлению, увидел, что он не один: у него на колене сидел его сын, энергично черкая листок бумаги.

– Прощу прощения, – сказал Керн, потрепав мальчика по голове. – Тине нездоровится, поэтому я присматриваю за маленьким Робби.

Я с улыбкой сел, и ребенок большими глазами посмотрел на меня. Он был кудрявым и светловолосым, скорее похожим на мать, чем на черноволосого Керна, довольно крупным для своих двух лет.

– Робби, поздоровайся с Лейфом, – сказал Керн.

– Привет, – отозвался ребенок и снова принялся рисовать.

– Как ты себя чувствуешь? – спросил меня Керн.

– Я просто в шоке… Я-то думал, ТУ безопасен.

– На арене нет ничего безопасного, – ответил Керн. – Представляю, какой это ужас для семьи мальчика. Тина расстроилась – она всегда думает о нашем сыне, беспокоится о его будущем и после таких случаев иногда просто заболевает. Она говорит, что первым словом Робби было «мама», вторым – «папа», а третьим – «обрыв». Конечно, она шутит, но в ее словах что-то есть.

Керн улыбался, но по его глазам я видел, что ему не по себе. Никогда раньше он не рассказывал о своей семейной жизни; смерть на арене явно поразила и его.

– Беда в том, – продолжал Керн, – что это у нас в крови. Арена – наше семейное дело. Тайрон сражался на арене, и, будь у него сын, тот бы тоже сражался. Вместо этого дерусь я, его зять. Само собой, Робби суждено продолжить традицию. Ради Тины я надеюсь только, что он окажется таким же блистательным механиком, как и его дедушка, и в конце концов начнет зарабатывать на жизнь составлением шаблонов.

Маленький Робби все еще рисовал, сморщившись, с самым сосредоточенным видом. Потом помедлил миг и принялся сосать кончик карандаша.

– Что ж… Есть вопросы перед тем, как мы изу-чим несколько новых словов?

Керн всегда начинал так свои уроки, поэтому у меня наготове обязательно имелся вопрос:

– Я знаю, что «гладиус» означает «меч», но все еще не понимаю, почему сражения на Арене 13 называют Тригладиусом. Трех мечей там нет. У каждого лака по два меча, всего лаков четыре – итого восемь мечей… Не считая оружия бойцов-людей.

– Ты не первый новичок, который делает такое наблюдение, Лейф. Тригладиус называется так потому, что боец «мин» стоит лицом к лицу с тремя лаками, стремящимися его ранить, эти лаки и символизируют три меча.

– Наверное, в этом есть смысл…

– Что ты нарисовал? – спросил Керн, снова взглянув на сына. – Дай-ка посмотреть. Покажем Лейфу твой рисунок?

И, взяв рисунок, он продемонстрировал его мне.

– Возможно, он будет художником, – с улыбкой сказал Керн, целуя мальчика в макушку.

«Рисунок» был всего лишь карандашными каракулями – линиями, начерканными крест-накрест.

– А может, и нет! – добавил Керн.