Собравшись с мыслями, он с истинно мефистофельской дипломатией просил Карлсена воздержаться от чрезмерной болтливости и наградил его такими сбивчивыми указаниями, что тот только чудом смог бы отыскать профессора Баэра.

Но обед был окончательно испорчен, и Нат ушел оттуда при первой возможности. Он отправился грустно бродить по улицам, не чувствуя больше никакого желания идти в театр или ужинать с товарищами, как это было условлено.

Для своего утешения он подал милостыню нескольким нищим, купил золоченых пряников двум детям и выпил в одиночестве кружку пива за здоровье Дейзи, пожелав себе начать новый год лучше, чем кончился старый. Придя домой, он нашел третий сюрприз, который ожидал его, в виде огромного количества неоплаченных счетов. Их было так много, что он пришел в полное отчаяние, ибо, как и предсказывал мистер Баэр, ничего не знал о ценности денег.

Чтобы расплатиться с долгами, нужно было взять все деньги из банка и затем остаться без цента на следующие шесть месяцев или же написать домой с просьбой о новом переводе. Но Нат скорее решился бы умереть с голоду, чем пойти на это, и первой его мыслью было попытать счастья в игорном доме, куда его часто приглашали товарищи. От этого шага его удержало обещание, данное им профессору Баэру, — не поддаваться подобным искушениям, и теперь он не хотел усугубить свою и без того большую вину.

Он не мог ни занимать, ни просить и совершенно не знал, что ему следует предпринять. Надо было заплатить по всем счетам и продолжать уроки, иначе все его путешествие представляло бы из себя сплошную позорную неудачу. Но как ему существовать это время? Раскаиваясь в своем непростительном легкомыслии, он понял слишком поздно, к чему привела его жизнь за последние месяцы. Одинокий и заброшенный, он часами шагал взад и вперед по своей нарядной комнате, покуда вместе с новыми сметами ему не подали сильно потрепанный конверт с американской маркой в углу.

С какою радостью он распечатал его и погрузился в чтение бесконечных страниц, переполненных добрыми пожеланиями от всех оставшихся дома. Каждый счел нужным приписать кое-что в этом послании, и при виде каждого знакомого имени глаза Ната заволакивались слезами все больше; когда же он дошел, наконец, до короткой записочки мамы Баэр, он не выдержал и, положив голову на руки, горько заплакал.

Слезы облегчили его и искупили те юношеские прегрешения, которые таким тяжелым гнетом лежали на его совести.

— Милые, дорогие мои! Как они верят в меня! И как бы они огорчились, если бы узнали о моем дурацком поведении! Я лучше опять пойду играть на улице, чем обращусь к ним за деньгами! — воскликнул Нат, вытирая слезы, которых он немного стыдился.

Перечитав письмо и горячо расцеловав маргаритку, нарисованную в углу страницы, Нат почувствовал необыкновенный прилив энергии и ясно увидел тот путь, который ему надлежало избрать. Он заплатит по счетам, продаст все свои мало-мальски ценные вещи, откажется от дорогой квартиры и снова переселится к бережливой фрау Тетцель, а устроившись у нее, он, как и многие другие студенты, будет жить какой-нибудь работой.

Конечно, надо отказаться от всех новых знакомств, отвернуться от прежней веселой жизни и снова надеть на себя трудовую лямку. Нат понимал, что таков был единственный честный выход из его положения, но ему тяжело было подавить свое самолюбие и сознаться в своей ошибке, после разоблачения которой ему неминуемо предстояло быть свергнутым с пьедестала, осмеянным, а потом забытым. И Нату при его чутком и впечатлительном характере потребовалось все его мужество, чтобы решиться на подобный шаг.

В эту ночь, когда он сидел один в своей комнате, ему с необыкновенной ясностью припомнился один случай из детства, и он снова пережил в воображении тот памятный день, когда он от страху солгал, а его вместо наказания заставили ударить своего учителя.

«Мистер же Баэр будет больше страдать из-за меня, я готов признать себя дураком, но подлецом я все-таки не буду. Завтра же все расскажу профессору Баумгартену и попрошу его совета. Для меня это равносильно тому, что подвергнуть себя расстрелу, но другого выхода нет. Потом я все продам, заплачу свои долги и займу надлежащее мне место. Лучше быть честным нищим, чем вороной в павлиньих перьях». — И Нат, вспомнив свое происхождение, улыбнулся при взгляде на свою уютно обставленную комнату.

Он мужественно сдержал слово, и, к великому облегчению, профессор не был особенно поражен его приключением, а, одобрив его план, предложил ему свою помощь и обещал не выдавать его тайны американским друзьям, покуда он не искупит своей вины.

Первая неделя подвижничества была очень тяжела, и день своего рождения Нат встретил в маленькой комнатке фрау Тетцель, в которой ничего не осталось от его прежнего великолепия, кроме кое-каких безделушек, доставшихся ему от поклонниц. Девицы скучали по нему, товарищи сначала смеялись, потом жалели, но вскоре оставили его в покое, и только один или два человека предложили ему свою помощь и выказали искреннее участие. Сидя у маленького камина в своей комнате, он грустно вспоминал предыдущий Новый год в Пломфильде, где он в этот самый час танцевал со своей Дейзи.

Легкий стук в дверь вывел его из задумчивости, и, небрежно ответив: «Войдите», — Нат оглянулся, чтобы посмотреть, кому вздумалось нарушить его одиночество.

В дверях показалась добрейшая фрау с подносом в руках, на котором стояла бутылка вина и удивительный пирог, убранный разноцветными сахарными украшениями, с горящими свечами вокруг. За ней следовала фрейлейн Фогельштейн, державшая в объятиях горшок роз, из-за которых виднелись ее седые волосы и добродушное лицо.

— Милый герр Блейк, — воскликнула она радостно, — мы принесли вам наши поздравления и скромные подарки в этот знаменательный день. Дай бог, чтобы новый год принес вам то счастье, которое мы вам от души желаем.

— Да, да, дорогой герр, — прибавила фрау Тетцель, — попробуйте наш праздничный пирог и выпейте за здоровье ваших близких это вино.

Внимание добрых женщин забавляло Ната, но он был тронут и просил обеих разделить с ним его скромное пиршество. Они с радостью согласились, жалея бедного юношу и желая оказать ему более существенную помощь, чем только добрые слова и угощение.

Фрау Тетцель с некоторым колебанием сообщила, что один ее знакомый принужден по болезни покинуть свое место в оркестре одного второстепенного театра и с удовольствием передаст его Нату, если тот согласится на такое скромное занятие. Краснея и смущаясь, как молодая девушка, добрая Фогельштейн спросила, не желает ли Нат в свободные часы давать уроки английского языка в женской школе, где она учит рисованию, прибавив, что там он может быть уверен в небольшом, но постоянном вознаграждении.

Нат с благодарностью согласился на оба предложения, предпочитая принимать помощь от этих женщин, чем от своих прежних друзей. Эти новые занятия в некотором роде могли обеспечить его существование, а уроками музыки, обещанными профессором, он надеялся оплатить свое собственное обучение. Обе женщины были в восторге от успеха их маленького предприятия и простились с ним со всякими благими пожеланиями и теплыми рукопожатиями. Нат же в виде единственной благодарности, на которую он был способен, на прощание расцеловал обеих.