Хейзингер подозревал, что все это – сплошное притворство, что вредный чех попросту не желает более помогать ему в проведении акции и самоустранился под предлогом ранения. Выразил таким вот образом свой протест и неодобрение последнего приказа Хейзингера, и никак к коменданту теперь не подкопаешься.

А комендант ведь служил своего рода буферной прокладкой между полковником Хейзингером и боснийской поездной командой, солдаты которой и раньше-то немца не жаловали, а после эпизодов с санитарной машиной и отцепленной бронеплощадкой вовсе волками на Хейзингера смотрели. Так ведь и впрямь могут в спину выстрелить или под колеса столкнуть. Ненадежные они стали, сменить бы их полностью, да откуда взять солдат на подмену?

Кроме того, сказалась расточительность Хейзингера, его неумение и нежелание беречь людей. На бронепоезде за последние сутки было потеряно по разным причинам более двух третей личного состава! Но бронепоезд – машина сложная, это не крестьянская тележка. Лишних людей на нем нет. В результате, потеряв своего коменданта и массу незаменимого народа из поездной обслуги и боевых расчетов, бронепоезд стал заметно хуже управляться.

Конечно, путаница рельсовых путей – это не открытый океан, штурман на бронепоезде не предусмотрен, потому что не нужен. Кати по колее, сверяясь с картой, прикатишь туда, куда собирался. Но только если вовремя повернешь на определенную ветку, не пропустишь полустанок с разъездом, не проскочишь нужную стрелку – словом, если прилично ориентируешься в железнодорожной специфике и при этом внимателен. Беда была в том, что полковник медицинской службы Рудольф Хейзингер разбирался в пресловутой специфике, как старая дева в плотских утехах. То есть чисто теоретически.

А Войтех Ванчура, который в железнодорожных делах собаку съел, лежал себе и в потолок вагона поплевывал. Хейзингер был совершенно прав в своих подозрениях: особых мучений рана, нанесенная пулей поручика Голицына, коменданту не доставляла, и в иной ситуации чех давно бы был на ногах и выполнял свои обязанности. Как уже было замечено, майор Ванчура относился к вверенному ему бронепоезду почти как к живому существу. Курсируй сейчас бронепоезд (как ему и положено, кстати!) вдоль линии фронта, под огнем неприятельских батарей, не обратил бы чех внимания на жалкую царапину. Но сейчас? Была бы охота!.. Эшелон следует по тыловым дорогам, ничто ему не угрожает, даже ненормальные русские фанатики остались где-то позади. А если проклятый шваб заедет куда-нибудь не туда и провалит свой мерзкий план, то так ему и надо, Ванчура только порадуется. Перед командованием он в любом случае чист: был ранен в бою, выполняя приказ того же Хейзингера, вот и вся недолга!

И Хейзингер, точнее, машинист переднего бронепаровоза, не получивший вовремя распоряжения, заехал-таки «не туда»! Выяснилось это через полчаса после того, как бронепоезд проскочил нужный разъезд и оказался перед стрелкой, переводившей его на колею, по которой двигался встречный эшелон! Столкновения не случилось, оба состава затормозили.

Встречный поезд оказался воинским эшелоном, перевозящим на передовые позиции фронта австрийский резервный пехотный полк и три вагона боеприпасов. Начальник эшелона и командир перевозимого полка были вне себя от возмущения: непонятно откуда взявшийся бронепоезд срывал им график движения. Что вообще тут делает бронепоезд?! Его место – на прифронтовых рокадах!

Два австрийских офицера устроили Хейзингеру ту еще «сцену у фонтана»! Надо было срочно решать, в каком порядке разъезжаться, тем более что бронепоезду для того, чтобы попасть на железнодорожный мост через Серет, нужно было развернуться на сто восемьдесят градусов, – не пятиться же до моста задом!

Хамить и переть напролом, как с Ванчурой, Хейзингер уже не мог: командир резервного полка не уступал в звании немцу. Правда, Хейзингер ссылался на особую важность и секретность своего задания, на то, что его выполнение находится под контролем начальника Генерального штаба Франца Конрада фон Гетцендорфа и лично Верховного главнокомандующего. Он грозил немыслимыми карами за каждую минуту задержки и вообще производил впечатление помешанного. В конце концов командир резервного полка решил перестраховаться: он был прекрасно осведомлен о том особом отношении к германским союзникам, которое практиковалось в австрийской армии. Связываться с этим ненормальным немцем может оказаться себе дороже. Пусть те, кто старше званием и должностью, решают, а мы подчинимся. Под контролем начальника Генерального штаба? Вот и замечательно…

В запасном полку имелся специальный и редкий по тем временам аппарат, который позволял осуществлять прямую и обратную голосовую связь по беспроволочному каналу. Пригодных для связи абонентов, правда, было совсем немного, но штаб Юго-Восточного фронта в Лемберге среди них числился. Командир запасного полка знал, что фон Гетцендорф еще вчера находился там, в Лемберге. И хоть было раннее утро, решил попытаться выйти на связь с фон Гетцендорфом: тот, как всем известно, являлся «ранней птичкой», так что вполне мог уже пребывать в штабном кабинете. Вот пусть он и рассудит!

– А если господина генерала еще нет в штабе, будем ждать, пока он появится, – сказал командир полка Хейзингеру, который прямо-таки приплясывал от нетерпения, растеряв все свое хладнокровие и надменность.

На этот раз Рудольфу Хейзингеру повезло: несмотря на ранний час, фон Гетцендорф оказался на месте. Впрочем, повезло или не очень – это как посмотреть…

Доложив о непредвиденной встрече поездов и выслушав ответ генерала, командир запасного полка с нехорошей ухмылкой протянул наушники и микрофон немцу:

– Извольте! Послушайте, mein Herr, что говорит генерал.

Но полковник Хейзингер не хотел слушать! Перебив недовольную реплику фон Гетцендорфа, немец сразу принялся просить и требовать помощи:

– Прежде всего нужно сменить поездную бригаду и состав боевых расчетов, людей осталось мало, и все они ненадежны! Как откуда взять?! А встреченный нами эшелон с резервным полком? Распорядитесь, пусть его командир выделит мне, скажем, сто человек. Желательно австрийцев. А оставшихся у меня босняков он может забрать взамен.

У командира полка, услышавшего эти бесстыжие слова, от такой немыслимой наглости даже усы встали дыбом! Отдать сто единиц личного состава?! А с кем он будет воевать, что останется от полка, если каждому встречному проходимцу с погонами чужой армии отдавать по сотне человек? Хорошенькую замену ему хотят навязать: австрийских солдат на босняков… Нет, этот номер не пройдет! Не отдаст он немцу своих солдат, пусть хоть с полка снимают и в майоры разжалуют.

Но никто его с полка снимать не собирался: идея Хейзингера и генералу фон Гетцендорфу пришлась не по душе. Начальник австрийского Генштаба был изрядно зол на Рудольфа Хейзингера и вовсе не собирался идти ему навстречу.

– Я крайне недоволен вами, полковник, – услышал Хейзингер в наушниках сердитый хриплый голос фон Гетцендорфа. – Я в курсе ваших художеств и ошеломляющих достижений. Вы оставляли наших солдат под огнем… Вы, как сами признаете, потеряли убитыми и ранеными почти весь личный состав, такое ни в одни ворота не влезает. Это что, в Берлине вас так лихо воевать учили? Мне такие вояки без надобности. Вы подвергли риску мирное население, в администрацию Лемберга уже поступили многочисленные жалобы от гражданских лиц, от пассажиров и от свидетелей вашего хамского поведения из числа жителей Збаража. Среди них ведь есть весьма уважаемые люди, пользующиеся немалым влиянием. Словом, пока от вас один только вред, хлопоты и неприятности. Молите Бога, полковник, чтобы ваша идиотская затея принесла хоть какие-то плоды. Это может стать единственным вашим оправданием. Бронепоезду придется пропустить литерный воинский эшелон, запасной полк ожидают на передовой, задержка недопустима. Ничего, потеряете еще два часа, что они теперь, когда почти двое суток вы уже потеряли! По собственной, замечу, дурости!