Перераспределение денег (базовый доход), времени (укороченная рабочая неделя), налогообложения (брать налоги с капитала, а не с труда) и, конечно, роботов. Еще в XIX в. Оскар Уайльд с нетерпением ждал того дня, когда каждый ощутит пользу от умных машин, которые будут «общественной собственностью»[321]. Технологический прогресс сделает общество более процветающим в целом, но нет экономического закона, который утверждал бы, что это принесет пользу каждому.

Не так давно французский экономист Томас Пикетти вызвал бурю негодования, предположив, что, если мы продолжим идти нынешним путем, вскоре вновь окажемся в обществе рантье «позолоченного века». Люди, владевшие капиталом (акциями, домами, машинами), наслаждались куда более высоким стандартом жизни, чем все остальные, кому приходилось тяжело работать. Сотни лет доходность капитала составляла 4–5%, в то время как ежегодный экономический рост — менее 2 %. Если не возобновится сильный, инклюзивный рост (весьма маловероятно), не будут введены высокие налоги на капитал (тоже вряд ли) и не разразится третья мировая война (будем надеяться, что нет), неравенство может вновь приобрести пугающие масштабы.

Все стандартные решения — больше школьного образования, ужесточение законодательства, аскетизм — отправляются прямиком в мусор. В итоге единственным решением оказывается всемирный прогрессивный налог на богатство, говорит профессор Пикетти, впрочем признавая, что это всего лишь «полезная утопия». И тем не менее будущее не выбито в камне. На протяжении всей истории движение к равенству было важной частью политики. Если закону всеобщего прогресса не удается проявиться самостоятельно, ничто не запрещает нам самим ввести его в действие. Отсутствие такого закона может угрожать свободному рынку как таковому. «Мы должны спасти капитализм от капиталистов», — заключает Пикетти[322].

Эта парадоксальная идея была точно выражена в коротком диалоге 1960-х гг. Внук Генри Форда, показывая лидеру профсоюза Уолтеру Рейтеру новую автоматизированную фабрику, в шутку спросил: «Уолтер, как вы собираетесь добиваться от этих роботов уплаты профсоюзных взносов?» Рейтер и глазом не моргнув ответил: «Генри, как вы собираетесь заставить их покупать ваши машины?»

За воротами Страны изобилия

И вот тут подступает щемящее чувство вины.

Вот они мы, в Стране изобилия, философствуем о декадентских утопиях с дармовыми деньгами и 15-часовой рабочей неделей, в то время как миллионам людей по — прежнему приходится выживать на один доллар в день. Не следует ли нам вместо этого попытаться ответить на самый главный вызов наших дней — дать всем людям на земле блага Страны изобилия?

Ну, мы уже пытались. Запад тратит $134,8 млрд в год, $11,2 млрд в месяц, $4274 в секунду на помощь развивающимся странам[323]. За последние 50 лет эта помощь составила почти $5 трлн[324]. Вроде бы много, да? Но вообще-то войны в Ираке и Афганистане стоили примерно столько же[325]. И не забудем, что развитые страны ежегодно тратят вдвое больше на субсидии собственному сельскому хозяйству, чем на иностранную помощь[326]. Но это, конечно, много. Скажем прямо: $5 трлн — это астрономическая сумма.

Итак, вопрос: помогло ли это?

Не так-то просто разобраться. Единственный честный ответ таков: этого никто не знает.

Мы буквально понятия не имеем. Условно говоря, 1970-е были временем расцвета гуманитарной помощи, но, опять — таки, ситуация в Африке оставалась откровенно тяжелой. Сейчас мы урезали объемы помощи, и дела пошли лучше. Есть ли здесь взаимосвязь? Кто знает? Без Band Aid и Боно могло быть в сто раз хуже. А может, и нет. Согласно исследованию Всемирного банка, 85 % всей западной помощи в XX в. было потрачено иначе, чем предполагалось[327].

Значит, все зря?

Мы понятия не имеем.

У нас, конечно, есть экономические модели, рассчитывающие поведение людей, исходя из предположения, что люди — рациональные существа. У нас есть ретроспективные обзоры, показывающие, как школа, деревня или страна менялась после того, как получала кучу денег. У нас есть трогательные и душераздирающие истории о конкретных случаях, в которых помощь помогала или не помогала. У нас есть чутье. Много чутья.

Эстер Дюфло, профессор из Массачусетского технологического института (МТИ), говорит с сильным французским акцентом и сравнивает исследования программ помощи развитию со средневековым кровопусканием[328]. Эта когда-то распространенная медицинская практика заключалась в том, что пациенту на вены ставили пиявки, которые должны были избавить его от лишних телесных жидкостей. Если пациент выздоравливал, доктор мог себя с этим поздравить. Если больной умирал — что ж, на все воля Божья. Хотя врачи действовали из лучших побуждений, сегодня мы понимаем, что кровопускание стоило нам миллионов жизней. Даже в 1799 г., когда Алессандро Вольта изобрел электрическую батарейку, Джорджа Вашингтона лишили нескольких пинт крови, дабы облегчить ему боль в горле. Два дня спустя президент умер.

Иными словами, кровопускание — тот самый случай, когда лечение хуже болезни. Но можно ли такое сказать о помощи развитию? Согласно профессору Дюфло, у двух этих «лекарств» определенно есть общая ключевая черта — эффективность и того и другого научно не доказана.