Кэмден нахмурился, уставившись в полированную дверь красного дерева. Знала ли Пенелопа, насколько близко он подошел к тому, чтобы сорваться? Ох, она затеяла рискованную игру…

Тут за спиной у Кэма послышался шорох, а затем – тихие шаги Пенелопы, осторожно ступавшей по толстому ковру.

Кэмден замер в напряженном ожидании. Он намеренно не дотрагивался до жены, когда вошел, ибо боялся, что если сделает это, то уже не сможет остановиться. К тому же ее настороженность могла означать только одно: если он будет действовать слишком быстро и напористо, то разрушит их доверие друг к другу.

Кэмден склонил Пен к этому браку. Ради ее же блага. И ради своего – тоже. Поэтому он не мог требовать от нее благосклонности. И вот теперь Пен, или злая судьба, или демоны из ада заставляли его расплачиваться за собственный эгоизм.

Сжав кулаки, Кэмден резко развернулся. Пенелопа стояла всего в шаге от него. Все органы чувств немедленно отреагировали на ее близость. А исходивший от нее фиалковый аромат окутывал его точно облако.

– Тебе что-нибудь нужно, Пен?

Она судорожно вдохнула, и тонкая сорочка на ее груди натянулась. Господи, как же она его мучила!

– Я думаю… – Повисла терзавшая душу пауза. Наконец Пенелопа тихо произнесла: – Я думаю, мне нужно спать со своим мужем.

Пен видела, как мрачное выражение на лице Кэма сменялось неподдельным возбуждением. Хотя Пенелопа сама пригласила мужа к себе в постель, она все еще нервничала. И все же ее сердце сжалось от сладостного предвкушения, когда Кэм заключил ее в объятия. Подхватив жену на руки, герцог направился к постели.

– Ты уверена? – Пен еще ни разу не слышала, чтобы голос Кэма звучал так глухо. Даже в те наполненные обжигающей страстью минуты на «Пустельге».

И в тот же миг Кэмден поцеловал ее с такой жадностью, словно страдал от неутолимого голода. Пен ответила на поцелуй с такой же страстью, хотя прекрасно знала: он хотел, чтобы она стала его любовницей, а не женой. Он желал ее, но никогда не полюбит.

Да, Пен прекрасно все это знала, но в эти мгновения она уже не помнила, почему подобные вещи так для нее важны. Теперь значение приобрели лишь наполненные безумным отчаянием прикосновения и такие крепкие объятия – словно она была единственной женщиной на всем белом свете.

И теперь стало ясно: она, Пен, обречена. Обречена на обжигающие ласки, на горячечные стоны и поцелуи, от которых так сладко кружилась голова.

Кэмден целовал ее совсем так же, как тогда на «Пустельге», и после тех исполненных жара мгновений на яхте порыв безудержной страсти должен был ощущаться как нечто знакомое. Но, как ни странно, этого не случилось, и Пен чувствовала себя так, словно ее никогда прежде не целовали.

Тут Кэм опустил ее на кровать и навис над ней, пытаясь освободиться от халата. Она лишь мельком увидела его мускулистое поджарое тело, а потом ее взор закрыла обнаженная мужская грудь.

Ошеломленная доселе ей неведомым всепоглощающим возбуждением, Пен охнула, ощутив на себе тяжесть мужского тела. Она машинально раздвинула ноги, чтобы обхватить его бедра. Пен хотела приподняться, когда почувствовала настойчивое давление на живот – в нее упиралось что-то огромное и требовательное.

Внезапно Кэм вновь ее поцеловал, а затем, рванув тонкую ткань сорочки, стал покрывать поцелуями ее шею и плечи, увлекая в мощный водоворот страсти. И теперь Пен уже ни о чем не думала – не хотела думать, хотела лишь ощущать.

Сердце же ее колотилось так гулко, что она почти не слышала треска ткани, когда муж сорвал с нее сорочку.

– О, Кэм!.. – Не в силах сдержаться, Пен попыталась прикрыть руками грудь и лоно. Ей казалось, что все происходило слишком быстро.

– Дай мне на тебя посмотреть, – простонал Кэмден, скользя по телу жены горящим взглядом зеленых глаз. – Я так долго мечтал об этом…

Пенелопа знала, что его мечты исполнены страстного обладания, – но не более. И все же она не могла отказать ему в этой похожей на мольбу просьбе. Дрожа всем телом, она убрала руки и вцепилась пальцами в смятые простыни.

– Ты такая красивая… – пробормотал Кэм, склоняясь к ее груди.

Когда же он втянул губами один из сосков, Пен вскрикнула, не в силах выдержать опалившего ее кожу жара. Причем возбуждение становились все более невыносимым…

Дрожащими руками Пенелопа схватила мужа за плечи, вонзив ногти в крепкие мышцы. Однажды она уже балансировала на краю пропасти, но сейчас отвечала на ласки мужа гораздо смелее. А Кэм все это время шептал слова, которые она так часто слышала в своих снах и мечтах.

– Ты такая красивая… Ты словно огонь в моих руках… Я так долго тебя хотел… Я хочу тебя, хочу, хочу…

И тут Пенелопа, тихо застонав, подалась вверх – навстречу возбужденной мужской плоти. Пен знала: сейчас произойдет то самое, о чем она мечтала десятки, сотни и тысячи раз. И в ее воображении… О, чего он только с ней не проделывал!

Чуть приподнявшись, Пен укусила мужа за плечо – пусть и он хоть немного почувствует эту болезненную радость. Кэмден содрогнулся от столь грубой ласки и укусил Пен за сосок с такой силой, что она задрожала подобно костям в стаканчике игрока.

Как и в поцелуях на борту «Пустельги», в этой близости совсем не было нежности. Но Пенелопе и не нужна была нежность. Ведь иначе ее ранимая одинокая душа оказалась бы почти обнаженной.

Тут Кэмден вдруг поднял голову и устремил на Пен пристальный взгляд. Зрачки его внезапно расширились, отчего глаза стали почти такими же темными, как и ее собственные. На какое-то мгновение окутывавший Пен горячечный туман рассеялся, и она посмотрела в лицо любимого, точно зная, что сохранит этот момент в памяти до конца своих дней. Она прекрасно видела и чувствовала его обжигающий взгляд, – но увидела и еще кое-что… И это что-то пронзило ее подобно удару меча. Несмотря на возбуждение, в глубине блестящих глаз Кэмдена была отстраненность. Очевидно, Кэм хотел, чтобы она, Пен, безоговорочно подчинилась его воле, – а если и чувствовал что-то, кроме физической потребности, то чувство это навсегда осталось запертым за семью печатями.

Когда же Кэмден, немного приподнявшись, погрузился в нее, с губ Пенелопы сорвались прерывистые рыдания, полные муки, а затем – хриплый крик, прорезавший тишину спальни. Кэмден же, резко подавшись вперед, внезапно ощутил… какую-то преграду. И в тот же миг, ошеломленный, замер. В душе его недоверие боролось с чувством вины.

Да-да, недоверие. И вина. А также – наслаждение. Причем из трех этих ощущений последнее оказалось самым сильным.

– Пен, ты… – Герцог умолк в нерешительности и с неловкой нежностью откинул со лба жены влажный темный локон. – Ох, Пен, прости…

– Продолжай, – пробормотала Пенелопа каким-то странным голосом, которого Кэмден не узнал. – Продолжай, ради всего святого. – Из ее груди вырывались короткие прерывистые вздохи.

«Черт, черт, черт, проклятье!» – мысленно воскликнул Кэмден.